Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

И только один из друзей молча кивнул девушке в знак признательности.

Хищное жерло разлучницы «Алуэтты» поглотило носилки.

Любопытных ребятишек отогнали подальше, и пара вертолетов с торжествующим стрекотом оторвалась от земли. Описав прощальный круг над пряничным домиком с красной крышей, они набрали скорость и скрылись вдали.

Улетели в никуда, за линию горизонта, до которой простому смертному не добраться никогда. Ведь линия эта — воображаемая.

На стареньком диванчике, обтянутом выцветшим шелком, осталась вмятина от тяжелого мужского тела. Маша легла туда, приняв такую же позу, в которой лежал Иоанн. Обивка еще хранила запах керосина, крови и спирта, которым промывали рану. Но скоро все это выветрится…

Девушка протянула руку и взяла эмалированную кружку с остатками травяного отвара. Коснулась ее губами в том же месте, что Иоанн. Жидкость за ночь успела настояться, приобретя терпко-горький вкус. Маша допила ее медленно, маленькими глотками, до самого дна.

На полу валялись забытые защитные очки. Примерила их. Видно было сквозь них плохо. Этот предмет — для людей с острым зрением, а не для тех, кто страдает старческой болезнью — дальнозоркостью. Не для мышей, а для соколов. Друзья ведь называли Иоанна Соколом? Вполне естественное прозвище, производное от фамилии. Да нет, не только от фамилии, от характера тоже. И еще — от образа жизни.

Сокол… соколик ясный. Устойчивое фольклорное словосочетание. Народная мудрость.

А серая мышь… ее удел жить в норе. «Рожденный ползать летать не может». Это уже не фольклор, это сказал великий пролетарский писатель. Но тоже подметил мудро.

В летных очках не больно-то поплачешь: слезы не стекают по щекам, а скапливаются под плотно прилегающей резиной, разъедая глаза.

И свет, проникающий в дом сквозь разноцветные стекла, кажется тусклым и серым. А комната — пустой и холодной. Куда девался привычный уют?

Некому поплакаться в жилетку, никто не погладит по голове, не успокоит.

«Папа, папа, почему все так складывается? — Вслух жалуется «маленькая Мария». — Разве я виновата, что уродилась такою? Уродилась… уродина. Кому я такая нужна?»

Не дают ей ответа ни затейливый дом, ни поцарапанная шахматная доска, ни книги с непонятными формулами.

Здесь, в осиротевшей горнице, ей нечего больше делать. Надо уезжать, хотя впереди еще половина свободного дня. Но зачем Маше нужна свобода… без него? Это не свобода, а одиночество.

Девушка быстро собралась, заперла дачу и направилась к станции. А у стены дома остались стоять коробки с рассадой, так и не высаженной в грунт. Ну и Бог с ними, с помидорами редкого сорта «Миссисипи»!

Часть вторая

…Уж в вышине недостижимой

Сияет двигателя медь…

Там, еле слышный и незримый,

Пропеллер продолжает петь…

Потом — напрасно ищет око:

На небе не найдешь следа;

В бинокле, вскинутом высоко,

Лишь воздух — ясный, как вода…

А здесь, в колеблющемся зное,

В курящейся над лугом мгле,

Ангары, люди, все земное —

Как бы придавлено к земле…

Глава 1

Исхода нет

— О, здравствуйте, красивая! Не надумали насчет гороскопа? — Еще издали приветствовал ее молодой астролог, по-прежнему сидевший за своим компьютером в зале ожидания.

— Отстаньте от меня, пожалуйста, Пикассо.

— Неприятности?

— Наоборот. Безбрежное счастье.

— Да ну! Незаметно что-то.

— А вы вглядитесь повнимательней! Вы же художник. — Маша растянула губы в вымученную, механическую улыбку. — Ну как, теперь заметно?

— Очень живописно. Прямо Мона Лиза. — И компьютерщик вдруг добавил серьезно и сочувственно: — А ведь я правда могу вам подсказать, когда ваши беды закончатся.

— Зачем? — равнодушно ответила девушка и пошла своей дорогой. Она-то знала твердо: беды не закончатся никогда. Возможно, жизнь преподнесет какие-то локальные, кратковременные взлеты, но за ними, как обычно, последуют падения. Все вращается по замкнутому кругу. Да ведь и на экранчике у этого симпатичного паренька тоже изображен круг — зодиакальный.

Вверх-вниз. Колесо судьбы. С одной только разницей: падать становится с каждым разом все больнее.

— Машенька, вы занесли новые поступления в каталог? — Директор районной библиотеки Вера Петровна была, как всегда, оживлена и полна энтузиазма.

— Зачем? — апатично отозвалась Мария, думая о своем.

— Как это — зачем! Я вас просто не узнаю, Машенька! Всегда были нашим лучшим сотрудником. Можно сказать, вся наша книжная сокровищница держалась на вас!

— Какая там сокровищница… Больше похоже на склад никому не нужной макулатуры.

— Мария Николаевна! — Вера Петровна в ужасе схватилась за свои грязно-серые седины. — Как! Вы! Можете!

Маша спохватилась:

— Простите, пожалуйста. Я не хотела вас обидеть. Сейчас все зарегистрирую. Не волнуйтесь, Вера Петровна.

В самом деле, зачем она огорчает пожилую женщину? Знает же прекрасно, что у нее никого и ничего нет, кроме этой библиотеки, которую директриса собирала собственными руками, буквально по книжечке.

Вера Петровна, задетая за живое, теперь долго не успокоится:

— Что значит «не волнуйтесь»?! Как я могу не волноваться? А если войдет любознательный читатель и спросит: «Нет ли у вас какой-нибудь новинки по уринотерапии?» Что мы ему ответим? Новинка-то есть, но, пока она не задокументирована, мы не имеем права выдавать ее на руки!

Единственным способом восстановить ее душевное равновесие было проявить интерес к обсуждаемому предмету. И Маша, подавив зевок, спросила:

— Что такое уринотерапия?

— Как! Вы не знаете? Это же чудо из чудес, лечение мочой!

— Смазывать ожоги?

— Если бы только ожоги! Если бы только смазывать! Необходимо ее пить!

— То есть… как — пить? — опешила Маша.

— Как пить? Регулярно. Лучше всего натощак.

— И что будет?

— Все, что душа пожелает! Полное омоложение организма! Лично я теперь каждый свой день начинаю с этого напитка жизни! И чувствую себя юной и бодрой!

Маша невольно оглядела свою начальницу и тут же деликатно отвела глаза. Землистого цвета лицо, изрезанное частыми морщинками, блеклые старческие губы, мешки под глазами. Ощущение юности явно было у Веры Петровны чисто субъективным. Однако разочаровывать старушку не хотелось.

До какой же крайности, до какой тоски дошел, должно быть, человек, если ищет выход в этой мерзости с наукообразным названием «уринотерапия»! Иные от отчаяния хлещут спиртное, а Вера Петровна и того чище — мочу. Что ж, пусть пьет, раз ей от этого легче. Как говорится: чем бы дитя ни тешилось… Бедное постаревшее дитя…