Людмила Леонидова - Часовые любви
— Что позади? Ты совсем рехнулась? Теперь только все начинается! На что мы жить будем? Я не бизнесмен, наследства нет и…
— Володечка, когда я там жила, я поняла, что деньги — это не главное. Может все-все быть: и еда, и жилье, и наряды. Но когда вокруг тебя люди, которых ты не понимаешь, а они не понимают тебя, когда у вас нет общего прошлого…
— Слышал, что у тебя с немецким лады. Как это вы не понимали друг друга?
— Боже мой, я вовсе не о языке, я о чувствах.
— Тебе с ним чувств не хватало? Ну-ка подробнее расскажи, — на губах Берцева заиграла ухмылка, — а я слышал, что у тебя с чувствами все в порядке тогда было. Познакомились на выставке, ты этого немца так охмурила, что он ради тебя целую делегацию за свой счет в Берлин пригласил.
— Кто тебе такое сказал? — настороженно полюбопытствовала Маша.
— Сказали. Мир тесен! Сазонову Таньку, что с тобой работала, помнишь?
— Она… она такое про меня говорила?
— Ну что ты наседаешь? Конечно, бабы тебе завидовали в вашей конторе.
— А ты с Сазоновой?.. — вспомнив слова бывшего шефа о пышных формах сотрудницы, заревновала Маша.
— Что тебе за дело, с кем я тогда был?
— Я вспомнила, — вдруг разозлилась Маша, — это ее голос я услышала тогда в телефонной трубке. А я все думала, откуда я его знаю?
— Полегчало?
— В общем, все это позади, ведь так? — одернула сама себя Маша. — А это не главное, да, Володечка?
— А что главное?
— Главное, что мы любим друг друга!
— Если ты меня любишь, должна позаботиться о нашем благосостоянии.
— Конечно-конечно! Я пойду работать.
— Много сейчас не заработаешь.
— Но ведь ты не возражаешь?
— Наоборот, валяй, я ведь сам с этого начал разговор, — бросил бывший чемпион. — Фирмачом своим не брезгуй. Он ведь с Россией торговал, может, офис откроет и тебя в него возьмет.
— Володя, как ты не понимаешь, мне с ним нельзя больше встречаться.
— Это что еще за нежности?
— Я даже его фамильный перстень счастья ему забыла отдать.
— Какой такой перстень? — вскинулся Берцев. — Ну-ка покажи!
— Вот. — Маша протянула руку и тут же отдернула ее. Камень был тускл и сер.
Глава седьмая
— Нормальная работа, — уговаривала погрустневшую подругу Катя, — сейчас, когда вообще никуда нельзя устроиться, книжный киоск возле дома просто спасение. Да еще в твоем положении. Ведь скоро рожать! Сиди себе почитывай книжки.
— Да уж! — Маша скривила нос. — Работа совсем не по мне. Я — и продавец!
— Ну, кому сейчас с немецкого переводчики нужны? В школу преподавать? А тебе для ребеночка столько всего купить нужно.
— Я понимаю, — вздохнула Маша. — Володя совсем денег не приносит. То ли зарплату ему не выдают, то ли… — Маше не хотелось рассказывать, что Берцев стал чаще приходить навеселе, от него пахло женскими духами, а то и вовсе не являлся на ночь домой. — Хотела шубу Люське продать.
— И что?
— Она взяла, неделю продержала, маме собиралась показать…
— А потом вернула?
— Угу.
— Не думаешь же ты, что Люська могла летом ее носить?
— Нет, конечно. Просто пока вещь не твоя, до смерти хочется ее иметь, а когда уже в твоем доме…
— Перехотелось?
— Не знаю, может, денег не насобирала.
— Черт с ними, с деньгами! Тебе нужно смотреть на красивое и думать только о хорошем. Помни!
— Я помню.
— Выходи из будки, смотри, солнышко какое, давай на ящике посидим?
Устроившись на ящиках возле книжного киоска, они подставили лица лучам солнца.
— Людвиг звонит? — поинтересовалась Катя.
— Нет. Ему тяжело со мной разговаривать. Чувствую, что совсем на куски рассыпался.
— Зато твоему Володечке легко! Крутой такой стал.
— Да куда уж круче! С мамой своей меня так достает! Мне кажется, что она меня ненавидит. Все время пилит, что у Вовочки хрупкая душа, особенно сейчас, когда он перестал быть известен. И что у него такие девушки замечательные и богатые были. А он с нищенкой связался. А мне понимаешь, стыдно деньгами Людвига пользоваться. Я как представлю, что Вовка на его деньги в ресторане гуляет, хоть в петлю лезь.
— Да, — сочувственно закивала Катя. — Кто бы мог знать, что он так с тобой будет обращаться. — Она погладила подругу по руке.
— Ты не думай, я не жалею ни о чем! Когда он приходит домой и целует меня, я готова куда угодно, хоть в пекло за него.
— Понимаю! У меня Димка, когда говорит, что завтра уйдет от жены, я тоже готова за него хоть куда… Только он не уходит. И мучается, и меня мучает. — Серьезные глаза Кати наполнились слезами.
— Ну вот, решила меня утешить, а сама? Главное, Катюха, что мы любим их без памяти. Я, пока там жила, запрятала свою любовь от самой себя далеко внутрь, а теперь она у меня реально есть.
— И рвет сердце.
— Пусть рвет.
— Можно и по-другому посмотреть.
— Как по-другому?
— Жила себе как у Христа за пазухой, в тебе Людвиг души не чаял, а теперь… Я ведь тоже могла за Юрку замуж выйти, так нет, сижу себе, жду Диму, пока он наберется храбрости и скажет жене…
— А Юрка твой, между прочим, богатый и крутой, на «мерсе» ездит.
— И что?
— Ты меня учишь, а сама?
— Что сама?
— Если Дима твой жену бросит, на зарплату доцента будешь ему всю жизнь картошку варить.
— Девушки, а девушки. — Простоватая женщина с пушистой болонкой на поводке подошла к Маше с Катей. — Вы тут работаете? — показывая на киоск, поинтересовалась она.
— Да, а что вам, газета нужна? — вскочила Маша.
— Нет. Сидите, сидите. Я хочу вас о чем-то попросить.
Девушки посмотрели на женщину. Она была миловидной, располагала к себе. Круглолицая, курносый веснушчатый нос, губки подкрашенные бантиком, только часто хлопающие ресницы говорили о каком-то нервном заболевании.
— О чем? — поинтересовались подруги.
— За собачкой не присмотрите? Мне перевод надо на почте получить, я очередь заняла. А туда с собаками не пускают.
— Так оставьте ее дома.
— У нас дома нет. Мы приезжие из Питера. С Мусей на выставку приезжали, сегодня из гостиницы выехали, — сообщила женщина.
Муся радостно завиляла хвостом и потянулась к Маше.
— Красивая собачка, — погладила Маша животное по мягкой шерстке.
— Да, она у меня девочка что надо! Я на ней столько денег заработала! Видите, сколько у нее медалей. Здесь, в Москве, очередной наградили.
На шее у Муси действительно, как у настоящего бойца, позвякивали медальки.
— Я собачками с юности занимаюсь. Решила себя перебороть, и знаете почему: в детстве меня здоровенный сторожевой пес напугал. Я в деревне у бабушки отдыхала, иду вдоль забора, а он сорвался с цепи и мне навстречу. Я погладить его решила, а он как бросится и повалил меня на землю. Вот с тех пор у меня тик, видите? — Она пальцем показала на свои глаза.
