Наталия Миронина - Немного солнца для Скарлетт
– Вы из-за меня опять не выспались. – Летти села в машину рядом с Майлзом.
– Ничего, вот провожу вас и сутки буду спать. Заслужил.
– Да, вы заслужили, – серьезно ответила Летти. – Вы, Анна, Ричард Чемниз. Это вы сделали такое кино, – она вздохнула, – а я даже не представляю, когда можно будет так сказать обо мне: «Она сделала это лучше всех!»
– Летти, господи, да вы еще ребенок, я это вам говорю второй раз за последние сутки. Вы еще столько успеете!
– Для этого надо торопиться, а я все время на что-то отвлекаюсь. Например, на кино.
– Но вы же получили приз! Вы отвлеклись, но сделали это высокопрофессионально!
– Моя профессия – совсем другое.
– Летти, вы привередничаете. Не гневите судьбу. – Майлз вдруг рассердился. Эта девица была еще более капризной, чем Анна Гроув.
– Думаете? – Летти совершенно серьезно посмотрела на Стива. В тесноте машины Майлз вдруг почувствовал себя неуютно – ему захотелось обнять девушку, но он не решился. А потому стушевался и не знал, куда деть руки.
– Вы очень смешной бываете. – Летти вдруг дотронулась ладонью до его щеки. – Такой смешной, что мне хочется вас пожалеть. И погладить.
Майлз закашлялся.
– Как кота? – выдавил он из себя.
– Как черепаху, – отозвалась Летти. – Вы где-то так глубоко себя прячете, что, кажется, выглядывают только толстые неуклюжие ноги.
– Ну вы даете?! – изумился Стив. – Я ведь и обидеться могу!
– На меня? – Летти округлила свои синие глаза. – На меня-то за что? На себя и обижайтесь. Но лучше приезжайте в Нью-Йорк, я, как устроюсь, так сразу напишу свой адрес. Вы же там все знаете, а я не была ни разу. Вот вы мне город и покажете. Не буду же я целыми сутками в мастерской сидеть?!
Майлз глупо улыбнулся и сжал руку Летти.
– Это вы зря, я ведь и ответить могу, – рассмеялась она и в свою очередь сжала пальцы.
– Ого! – уважительно произнес Майлз, скривившись от боли.
– А вы как думали? Я будущий скульптор!
В аэропорт они прибыли вовремя. Летти оставалось только пройти билетный контроль, сдать багаж и пройти в зону ожидания посадки.
– Ну, буду ждать от вас известий. – Стив взял Летти за локоть. – Как прилетите – отправьте мне телеграмму. Или позвоните. Телефон у вас мой есть. Он на визитке.
– Хорошо, не волнуйтесь. Я всегда звоню – тете, родителям, и вам позвоню.
– Осторожно с такси. В Нью-Йорке это бессовестные обиралы.
– Не переживайте, доеду, доберусь. Конечно, в Париже таксисты – потомки русских аристократов, но и они обдерут как липку.
– Летти, я прошу вас, будьте осторожны. И позвоните мне. И напишите адрес. Я готов вылететь прямо сейчас…
– Кто это еще готов улететь из этих благословенных мест прямо сейчас?!
Голос раздался за их спинами. Они оглянулись и обнаружили улыбающегося Дика.
– Я улетаю, а Стив хотел бы присоединиться, – рассмеялась Летти.
– Я волнуюсь за нее. Она в Нью-Йорк летит, города не знает. На месте решила устроиться. Вот я и думаю, не проводить ли девушку, – разъяснил Стив Дику.
– Не переживайте – если в Нью-Йорк, значит, мы попутчики. Я ведь туда же. Я вас провожу, довезу, все покажу и не отойду от вас, пока не увижу, что вы в безопасности. Стив, не волнуйтесь, под мою ответственность!
– Вот и отлично! – Стив Майлз как-то странно посмотрел на Летти.
– Стив, не переживайте. Видите, как все решилось. Но я бы и сама не пропала!
– Никто не сомневается, но лучше подстраховать. – Дик протянул руку Майлзу: – До свидания. И не переживайте.
– Спасибо, Дик. – Стив пожал руку.
– Я пошел, мне еще надо пару звонков сделать. – Дик деликатно оставил Летти и Стива вдвоем.
– Ну, что вы опять расстроились, Стив? – Летти непонимающее заглянула в глаза Майлзу.
– Все хорошо, – ответил он. – Все просто замечательно. Я жду звонка от вас, Летти. Я жду ваш адрес.
Он постоял еще немного, посмотрел, как Летти исчезает в длинных коридорах аэропорта, потом вышел на стоянку такси, но в машину не сел. Он решил, что до города дойдет пешком. Стиву Майлзу было о чем подумать и о чем поволноваться. Во всяком случае, ему так сейчас казалось.
Но не только Майлз покидал аэропорт в смешанных чувствах. Был кое-кто еще, кто, сидя на веранде открытого кафе, наблюдал за взлетающими лайнерами и ждал объявления о посадке на нью-йоркский рейс. Это была Анна. Она попрощалась с Диком у больших стеклянных дверей, ведущих в здание аэропорта, но внутрь не зашла. Ей не хотелось сейчас оказаться среди толпы людей, где ее, конечно бы, узнали. Она поцеловала Дика и пошла сюда – в обычное кафе для встречающих и провожающих. Она надела темные очки, повязала на голову косынку и, заказав крепкий кофе, стала ждать, когда улетит Дик. Как только его самолет превратился в галочку на голубом фоне, она мыслями вернулась в дом, где ее ждал Гроув. Возвращаться туда не хотелось. Она не боялась гнева мужа – она вообще никогда не боялась чьего-либо гнева. Она сама умела сердиться, обвинять, нападать. Но сейчас было что-то особенно неприятное в ее ситуации. Анна пыталась себя успокоить – ведь об изменах друга друга они с мужем узнавали не раз, но, будучи людьми деловыми, умели сделать так, чтобы на их отношениях и на их образе жизни подобные происшествия не сказывались. Однако история с Диком и тот самый разговор с мужем после награждения – все это придавало ее роману неприятный, какой-то пошлый оттенок. Анна попыталась оправдаться перед собой:
«Я его люблю! Я действительно его люблю! Иначе как бы я могла так обойтись с Гроувом». Но это заклинание не помогло – ей не двадцать лет, она известный человек, и, что тоже важно, ее муж, которого сейчас она поставила в смешное положение, тоже попадет под прицел любопытных и злорадствующих. И тут Анна попыталась облегчить себе положение: «Боже! Сколько же романов было у актрис и сколько раз изменяли им их мужья?! И никто не застрелился, никто не повесился! Но почему же мне так тошно сейчас?» Последний вопрос никуда не исчез, и ответа на него не было. Анна вдруг представила, что Дик никуда не улетел, что они вдвоем, что они поддерживают другу друга – этот вариант ей понравился. Но самолет Дика сейчас разворачивался над Средиземным морем и брал курс на американский континент, а она сидела здесь, в этом кафе, и с ужасом представляла свое возвращение в Дом прелата. Особенно мучительно было думать о муже – если до вчерашнего дня он имел такую роскошь, как сомнения, то вчера все стало настолько очевидным, насколько и безнадежным. Анна с ужасом понимала, что ей придется пройти через самое старшное – ожидание. Ожидание Дика, который с головой погружен в работу, и ожидание решений мужа. Сама она ни на что повлиять уже не могла. И для деятельной и всегда находчивой Анны это сочетание безусловной вины и вынужденной зависимости было самым страшным наказанием.
