Диана Килина - Колибри
Босс устало улыбнулся, и прислонился виском к косяку.
– Нам, правда, надо поговорить.
– Нам не о чем разговаривать, Александр Сергеевич, – снова шепчу я, молясь, чтобы Тео не проснулся.
– Я так не думаю.
Он проводит своей ладонью по двери и силой дёргает её на себя. Я отскакиваю, и задеваю комод в коридоре. Флакончики с мамиными духами падают, дружно звеня.
– Твою дивизию, – вырывается у меня, когда босс входит в квартиру, – Только не это, – шепчу я, когда из моей спальни слышится вошканье, а потом шлепки маленьких ножек подбираются ко мне сзади.
– Мама, – сонно говорит Тео, и трёт глаза.
– Я здесь, мой маленький, – прошептала я, подлетая к нему и поднимая его на руки.
– Мама? – повторяет эхом за моей спиной Александр.
– В гостиную! – тихо командую ему я, и уношу ребёнка в спальню, чувствуя, как сердце уходит в пятки.
Тео засыпает через полчаса, долго вертясь в кровати. Я лежу с ним рядом ещё десять минут, в тайной надежде, что начальник просто тихо свалит из квартиры. Но этого не происходит, я устало встаю и плетусь из спальни. Босс разместился на диване, бережно положив свой пиджак на подлокотник и сложив руки на коленях.
– Говори, – сухо произношу я, и он вздрагивает.
– Тео твой сын? – спрашивает он, и я ругаю себя за то, что не выставила его сразу.
Надо было просто перерезать провод домофона маникюрными ножницами, делов–то.
– Да, но это не твоё дело.
– Хм, – мычит он и потирает подбородок, – Признаться, я догадывался. Но ты тщательно маскировалась, говоря о брате.
– Я ни разу не говорила о брате. Это был твой вывод, а я не стала его отрицать.
– Почему?
– Потому что это не твоё дело, – выпаливаю я и продолжаю хорохориться, – Ты хотел поговорить – так говори.
– Сколько тебе было?
– Неважно, – отчеканила я.
– Сколько? – не унимается он.
Он встаёт с дивана и приближается ко мне, а я ищу спасения у стены с фотографиями. С одной из них на меня смотрит лицо отца, и я отвечаю ему грустным взглядом.
– Это. Не. Твоё. Дело.
– Ошибаешься, – шипит он мне в лицо, – Меня касается всё, что касается тебя.
– С какой такой радости? – пискляво проверещала я.
– Потому что я так сказал, – говорит он, делая ударения на гласных.
Я отворачиваюсь, но Александр берёт мой подбородок руками и разворачивает к себе. Мы долго смотрим глаза в глаза, он прожигает меня своими, я немного вяло пытаюсь сделать то же самое. Потом я вздыхаю, убираю его руки и говорю то, что не должна говорить:
– Шестнадцать. Мне было шестнадцать, когда я залетела.
– Тебе сделали больно? Как это произошло? – не унимается он, вопреки моим надеждам.
Я качаю головой, закрывая глаза. Потом открываю их и вижу, что он смотрит на меня с тревогой. Бедняга.
– Нет. Это произошло по обоюдному желанию.
– Вот как? – он шарахается от меня, как будто я залепила ему пощёчину.
– Вот так.
Он отступает назад, а потом возвращается на диван. Садится, снова опираясь локтями на колени, и опускает голову, зарываясь в волосы пальцами. Я подхожу к окну, и смотрю на соседние дома. Кто–то ещё не спит. Свет горит в разброс, как фигуры на поле морского боя.
– Кто его отец?
– Я не знаю, – машинально отвечаю я, и зарываюсь лицом в штору.
– То есть?
– Я не знаю кто его отец. Я переспала одновременно с двумя или тремя парнями. Может, с четырьмя. Я смутно помню.
Слышу воздух, со свистом вырывающийся из его груди. Образ хорошей девочки рухнул, как дом под бомбёжкой.
– А куда смотрела твоя мать? – неожиданно обвинительным тоном спрашивает он, и я поворачиваюсь к нему.
– Не смей! Не смей даже слова сказать о ней плохо! – прорычала я, и он удивлённо моргает глазами, – Она ничего не могла сделать! Единственное, что она сделала – это не отправила меня на аборт. И если бы не это, если бы не Тео, меня давно нашли бы расчленённой в какой–нибудь канаве!
– Прости, прости, прости! – скулит он, мотая головой из стороны в сторону, и я замолкаю.
Никогда, никому я не позволяла говорить о моей матери. Ни слова. Она спасла мне жизнь. Она дала её мне, вырастила меня, а я растоптала все её надежды, разорвала их в клочья и втоптала в дерьмо. Но она всё равно спасла меня. Меня и моего сына.
– Расскажи мне всё, – просит он снова.
И я начинаю рассказывать.
ГЛАВА 14
Я разглядываю цветные фотографии, и с интересом вытаскиваю одну из пачки. На ней изображена маленькая птичка с длинным клювом. Она сфотографирована в полёте, макросъёмкой, и я могу видеть каждое её пёрышко. Она очень яркая, разноцветная, как радуга. Горло у неё матово–алое, животик блестяще–синий, по бокам горла выступают синие перья в виде воротника, хвост и голова – салатовые. Я беру снимок и подбегаю к отцу:
– Папа, а кто это?
Отец улыбается одной из своих покровительственных улыбок, берёт меня на руки и сажает к себе на колени. Он смотрит на фотографию, а потом переводит взгляд на меня.
– Это колибри–ангел, – говорит он, – Красивая, правда?
– Очень. А где она живёт? – не унимаюсь я.
– В Бразилии. Это очень далеко, за океаном.
– А она не прилетает к нам зимовать? – спрашиваю я, насупившись.
– Нет, детка, она никогда не покидает своих мест. Она очень маленькая и хрупкая, не умеет ходить по земле.
– Почему?
– У неё слишком тоненькие и слабые ножки. Совсем как у тебя, – отец щекочет меня в пятку, и я хихикаю.
– Но я умею ходить, – хмурюсь я.
– Да, но часто падаешь, – бурчит он, разглядывая свежий синяк на моей коленке.
– Папа, а как она появилась? Колибри–ангел? – говорю я, снова вглядываюсь в фотографию птицы.
– Про колибри есть красивая легенда. Хочешь, я тебе расскажу?
Киваю головой.
– Только сначала ты почистишь зубы, наденешь пижаму, и ляжешь в постель, – приказывает отец, и я начинаю ныть:
– Ну, папа…
– Никаких возражений! У тебя есть пять минут.
Я бегом пускаюсь в ванную, быстренько чищу зубы. Потом иду в свою комнату, окрашенную в бирюзовый цвет, и надеваю пижаму. Я устраиваюсь на кровати, обнимая большого плюшевого утёнка, и с благоговением смотрю на отца, когда он входит в мою комнату.
Папа укладывает меня на кровати, накрывает одеялом и садиться рядом. Он начинает свой рассказ:
– Индейцы Майя говорили, что первые две колибри были созданы из небольших перьев, оставшихся от других птиц. Они получились крошечными, и сотворивший их Бог был настолько доволен, что решил сыграть красивую свадьбу.
