Венер. Все просто (СИ) - Тина Джель
Ладно, нельзя мне волноваться сейчас…
Поднимаюсь кряхтя с кровати, как старая кошёлка и топаю в ванную…
Шум какой-то доносится из коридора…
Останавливаюсь, прислушиваюсь — тишина. Показалось…
Выхожу из ванной, иду к кровати — опять шум. Голоса мужские слышатся с улицы — не показалось. Подхожу к окну — не видно не зги. Темнота кругом, даже фонари, подсвечивающие дорожки, не горят. Может авария какая случилась? Сон неожиданно, как рукой сняло.
Накидываю халат поверх сорочки и приоткрываю дверь в коридор. И правда голоса.
Прислушиваюсь…
Сердце заходится в бешеном ритме. Неспокойно становится. Что могло случиться такого? Может приехал кто?
Тихонечко, на цыпочках, иду в сторону кабинета, откуда доносятся голоса…
— Вскопаю нахрен весь периметр бульдозерами сейчас — знакомый голос. Фомин? — от неожиданности дыхание перехватывает.
— Не шуми, в кабинет зайди, — Макаров.
Тишина опять…
Руки к груди прижимаю, сердце пытаюсь успокоить — так колотится, что соображать не даёт. Дышу. Дышу. Дышу.
Мне нельзя волноваться…
Осторожно выглядываю через перила лестницы вниз: свет горит на первом этаже, охрана стоит, почти в полном составе. Шепчутся о чём то тихо. Ничего не слышно.
— Здесь останься, — говорит кому-то Макаров.
Отскакиваю от перил, когда вижу, что парень из охраны направился к лестнице и также на цыпочках, быстро, возвращаюсь в комнату. Что случилось? Зачем Фомин приехал сюда ночью с угрозами?
Он не очень-то жалует своего отца. Не общается с ним почти. Но они, к всеобщему удивлению, сумели наладить вполне цивилизованные отношения. Не близкие, конечно, но и не конфликтуют больше.
Макаров даже к внучке иногда заезжает. Подарки ей разные покупает. И всегда сам подарки выбирает. Пару раз мы вместе с ним ездили за подарками для неё, но приобщить меня к этому занятию, он так и не смог. Посмотрел на мою кислую мину и больше приглашать не стал.
Я вроде уже и не злюсь на Фомина, как это раньше было, но осадочек неприятный до сих пор остался. Не могу так вот всё взять и забыть.
Неужели? — простреливает догадка, и кровь приливает к вискам…
Достаю успокоительное, которое мне врач прописала и сажусь в кресло. О сне не может быть и речи…
Время как будто не двигается. Замерло всё…
Наконец, лёгкий шум шагов и дверь открывается…
Я сразу встаю, смотрю на него. Мы стоим в темноте, но прекрасно видим друг друга. Чувствуем всё и понимаем, чего мы хотим сейчас друг от друга.
— Я сейчас приглашу врача… — наконец прерывает молчание Макар.
— Что с ним? — перебиваю его.
Молчит какое-то время…
Я жду…
— Всё в порядке. Он уехал, — как всегда, честен, и ничего не придумывает.
— Отпусти…
Подходит ко мне почти вплотную, и очень тихо, спокойно, проговаривая чётко каждую букву, говорит:
— Два года назад ты сама сделала свой выбор. Я тебя отпускал. Теперь уже поздно. Для тебя — поздно и для меня — поздно. Однажды я отказался от своего ребёнка и от его матери. Больше такой ошибки я не совершу. Этот ребёнок будет моим. Назад пути нет, Зоя. Сейчас придёт врач, тебе нельзя волноваться…
Глава 17
— Петь, ну что там отец твой сказал? — спрашиваю, когда мы уже, наконец, остались одни за столом, заставленном бутылками и едой на любой вкус. Думал, уже никогда от нас не свалят многочисленные друзья и знакомые парней, мечтавшие разделись с нами веселье, откровенно разглядывающие наши разукрашенные рожи и искренне предлагающие помощь, если что. Парни от помощи любезно отказались. Сказали, что инцидент исчерпан, разобрались сами. Валере ещё долго обрабатывали синяки и ссадины, прибежавшие официантки, с удовольствием, изображающие медсестёр, тоже никак не желающие оставлять пострадавшего без присмотра. Надо мной немного поколдовали, но основное внимание, конечно, перепало Валере, как самому красивому на этом празднике жизни.
— Да какой он мне отец⁈ — отмахивается он…
— Вот и мой ребёнок, лет этак через двадцать-тридцать, также про меня будет говорить, — его слова, отдаются болью в сердце. С горя опрокидываю в себя рюмку водки, никого не дожидаясь. Паршиво.
— Ты не сравнивай жопу с пальцем, у него вообще другая ситуация была. Он сам от мамы моей отказался, а меня так вообще, до последнего времени, ненавидел… — помолчал немного, — да и маму тоже…
— Ну что пацаны, — оживает вдруг Валера, одной рукой поднимая рюмку, второй придерживая лёд над глазом, — так выпьем же сегодня, — торжественно начинает он, — чтобы ни у кого из нас, палец в жопе никогда не застревал… — залпом выпивает, закусывает и серьёзно добавляет: — если что, побольше смазки…
— Блядь, Валер… — смотрю на хохочущих парней и злиться начинаю, — я же серьёзно…
— Венер, тебе всю правду сейчас поведать или придумать что-нибудь? — Петя, наконец, посмотрел на меня, проржавшись…
— Правду желательно… — настроился на худшее, даже рюмку от края стола отодвинул…
— У неё всё хорошо, если тебя это волнует, то за неё ты можешь быть спокоен. Она в шоколаде. Он для неё сейчас делает всё, что может и даже то, что не может. Рад? — ждёт моей реакции.
— Рад… — подтверждаю. — А ребёнок?
— Ребёнка отдавать он никому не планирует. Извини, — разводит руки по сторонам, — тут я бессилен.
— Даже если этот ребёнок не его? Он вообще знает, что ребёнок может быть не от него? — завожусь.
— Знает. — кивает в подтверждение своих слов. — Он вообще всё про неё знает. Но говорит, что ему по*уй. Много лет назад, по молодости, он уже совершил такую ошибку и очень сожалеет об этом. Только сейчас вот до него вдруг дошло, что тогда он безвозвратно потерял, но прошлого уже не вернуть. Его единственный кровный ребёнок, то есть — я, — тычет в себя пальцем, — считает своим отцом другого. Он допускает, что этот ребёнок, может быть не от него, но он его хочет и никому не отдаст, как когда-то отдал своего. Этот ребёнок будет его, в любом случае. Никаких тестов он делать не намерен. Всё уже решено. Именно поэтому он и затеял этот развод — хочет всё оформить официально. — Выдаёт мне на одном дыхании.
Обхватываю голову руками: — что, совсем без вариантов? — смотрю на него, как голодная, бездомная собачка.
— Вариантов немного, на мой взгляд, — серьёзен, как ни странно, — самый простой, и, возможно, оптимальный, — ты примешь всё, как есть. Иногда жизнь жестока и с этим просто нужно смириться. — Я мотаю отрицательно головой. — Венер, подожди, — поднимает руку, — знаю, что тебе это всё неприятно слышать, но тут надо думать, в первую очередь, о ребёнке. Это я тебе, как отец, говорю. У Макарова нет своих детей, ну если меня не учитывать, —
