Опасное искушение (ЛП) - Дарлинг Джиана
Но не настолько, чтобы прекратить.
— Тише, — приказал Тирнан, всем телом прижавшись к моему правому боку. Рука у меня на спине скользнула к левому бедру, так что я оказалась прижатой к его твердому, горячему члену. — Не шевелись и принимай то, что я тебе даю.
По мне пронеслась дрожь, словно моя упавшая в пруд слеза.
Щёлк.
— Шестнадцать.
Стон.
Щёлк.
— Семнадцать, — прозвучало сквозь стиснутые зубы, словно это Тирнан испытывал боль, он напрягся, прижимаясь ко мне.
Стон.
Щёлк.
— Восемнадцать.
Стон был таким долгим, что закончился только после девятнадцатого удара.
Я сильно плакала, действительно всхлипывала, мое лицо было таким же мокрым, как и нетронутое место между бедер. На языке вертелись непонятные слова, которые я безуспешно пыталась сформулировать, почти лепетала, когда Тирнан отпрянул назад и нанес мне последний, карающий удар.
Электрический жар пронзил меня насквозь, загоревшись в моей киске. Этого было почти достаточно. Так близко. Но все же недостаточно.
Тирнан крепко прижимал меня к себе, а я стонала, кричала и пыталась изгибаться, чтобы хоть какое-то трение дало мне освобождение.
Мне потребовалось несколько долгих минут, чтобы осесть под его успокаивающими руками, одна из которых гладила мое бедро, а другая — струившиеся по спине волосы. Гулкую стеклянную террасу наполнял только звук его хриплого дыхания и мои икающие, затихающие крики.
Я уставилась невидящим взглядом на виднеющуюся под водой мозаичную плитку, пытаясь вытащить свой разум из глубин возбуждающих синапсов моего тела. Вздрогнув, я пришла в себя, разум прояснился, мысли стали такими же ясными, как и эти крошечные мозаики, которыми было выложено дно пруда.
— Боже мой, — прошептала я, опустив голову, от чего волосы прикрыли мое лицо.
Мой позор.
Я почти испытала оргазм от того, что Тирнан меня отшлепал.
Чертовой бамбуковой палкой, как какую-то извращенную, бесстыдную шлюху.
Без самолюбия.
Без фамилии Бельканте, без гордой, благородной крови Константин.
Стыд затуманил мне глаза, как холодная вода, заструился по моим дымящимся венам, и мне захотелось плакать по разным причинам.
Тирнан, похоже, почувствовал произошедшую во мне перемену и молча отошел, чтобы дать пространство.
Я мгновенно выпрямилась, затем поморщилась от ярко вспыхнувшей боли в ягодицах, уступившей место тупой боли в мышцах, которые слишком долго находились в напряжении. Я не могла смотреть на Тирнана. Все во мне отталкивало его, потому что это сделал со мной он.
Во мне было желание давать, я давно это знала, эта острая жажда чего-то грубого и неправильного.
Но он из меня это выбил.
И я была чертовски напугана тем, что теперь, когда эта ненормальная вещь во мне увидела свет, я не смогу снова ее утихомирить.
Особенно рядом с ним.
— Ты чудовище, — прохрипела я, потому что он и был чудовищем, и в этот момент я ненавидела его всем своим существом, как никогда раньше.
Тирнан позволил мне развернуться и неуклюже пройти сквозь ведущую к двери растительность.
Только когда я оказалась в глубине его запертых в неволе джунглей, меня окликнул грубый, как гравий, голос Тирнана.
— Продолжишь нарушать мои правила, малышка, я продолжу придумывать оригинальные наказания.
Что касается угроз, эта ему удалась лучше всех.
* * *
В тот же вечер, после того, как я постаралась смыть с себя этот позор, прочитала Брэндо комикс «Железный человек» (причем Эзра все это время активно жестикулировал, потому что Брэндо хотел выучить американский язык жестов) и закончила домашнее задание, в мою дверь постучали.
Когда я открыла, за ней стоял Уолкотт, держа поднос с чайником и маленькой накрытой корзинкой.
— Что это? — спросила я истерзанным стонами и слезами голосом.
Лицо Уолкотта было испещрено глубокими шрамами, но я не думаю, что когда-либо видела более добрые глаза. Он слегка улыбнулся, передал мне поднос, а затем протянув руку, сжал мое запястье и повернул обратно в коридор.
Когда я поставила поднос на кровать и осторожно усадила свою горящую задницу на прохладные шелковые простыни, то увидела содержимое подноса.
Мятный чай, банан, новая бутылочка с алоэ вера и антибактериальной мазью, бинт и пакет со льдом.
«Смажь антибактериальной мазью татуировку и забинтуй. Алоэ и лед — для ягодиц. Надеюсь, каждый раз, когда она будет болеть, ты будешь думать обо мне».
— TM
Я откинулась на подушки и уставилась на висящий надо мной балдахин, пытаясь понять зверя, который избил меня, возбудил, а потом прислал мне какой-то хренов набор по уходу, чтобы вылечить меня после своего приступа ярости.
Как и хаотическая смесь болезненного удовольствия, которую он из меня выжал, Тирнан становился опасным искушением, и у меня оставалось все меньше и меньше уверенности, что я смогу его избежать.
ГЛАВА 7
ТИРНАН
Брайант Морелли одинаково хорошо смотрелся бы и на постере голливудского фильма об Уолл-стрит, и в фильме про мафию. Несомненно, он излучал богатство, власть и мужественность. Это было видно по дорогому деловому костюму, который он носил с момента завтрака в большой столовой, и до часа перед отходом ко сну, по дорогим часам и пристрастию к иностранному виски, автомобилям и сигарам. Но ему никогда не удавалось полностью скрыть свое низкое происхождение. Каждое утро Брайант фанатично тренировался, поднимая тяжести, которые шестидесятилетние мужчины обычно оставляют более молодым поколениям. В результате он был крепок в шее и плечах, его руки покрывали мышцы и мозоли, что, казалось, противоречило его обходительному образу бизнесмена. Брайант родился в бедности у родителей, возлагавших большие надежды на своего старшего сына, и они воспитали его жаждущим. Настолько, что даже десятилетия спустя, сколотив одно из самых больших состояний в Соединенных Штатах, он все еще испытывал жажду, все еще был вынужден искать воду в каждом возможном колодце.
Я достаточно хорошо его знал, чтобы понять то, чего, как я полагал, не знали мои братья. Брайант никогда не «уйдет на пенсию» вопреки его утверждению, что уже ушел. В нем был неутолимый голод, который никогда не будет удовлетворен. Он просто перевел свой офис из «Морелли Холдингз» в поместье Морелли в Бишопс-Лэндинг, где вел дела как раньше.
Брайант был скрытным человеком, но я знал его расписание и привычки лучше, чем кто-либо другой. Уж точно лучше, чем его жена или блудливые старшие сыновья. Я знал его, потому что, хотя он никогда бы не назвал меня своей правой рукой, я был чем-то гораздо более близким.
Я был любимым оружием Брайанта Морелли.
— Мне не нравится это дерьмо, — сказал он, поправив большую семейную фотографию в рамке на краю своего стола.
Фотография была сделана женщиной, которая фотографировала британскую королевскую семью. Меня на фотографии не было. Брайант отправил меня за город с «поручением» и забыл упомянуть о съемке, пока две недели спустя у него на столе не появилась эта рамка, а я о ней не спросил.
— Лео сошелся с этой мерзкой Хейли Константин, и он настаивает на том, чтобы Ронан получил зарплату… Он не уважает имя Морелли, ведя себя подобным образом.
Я не ответил. Он разразился тирадой, и я давно научился не прерывать его в гневе. Пальцы чесались прикоснуться к шраму, стягивающему кожу на левой щеке, но я сжал руку в кулак, чтобы не поддаться искушению.
Брайанту нравилось видеть, как меня преследует эта боль, и я не хотел доставлять ему такое удовольствие.
— Что ты делаешь, чтобы уничтожить Константин? — в упор спросил он меня, карие глаза семьи Морелли казались темными, как смоль. — Ты продолжаешь обещать мне голову Кэролайн на блюдечке с голубой каемочкой, но пока что я не вижу никаких доказательств твоего успеха.
