Сначала повзрослей (СИ) - Малиновская Маша

И вообще, ни на что не решусь. Просто приду и лягу спать.

Или решусь? Зря, что ли, девчонки так старались сделать из меня привлекательную женщину?

Пока еду в лифте, твёрдо решаю сказать всё что хотела. Ну и пусть, что ноги едва держат.

Когда открываю дверь, руки дрожат. Волнение проникает в каждый нерв, заставляя сердце трепетать в груди.

Сейчас! Сейчас самое время! Отличный момент! Я чувствую себя смелой и привлекательной, красивой даже.

— Женя? — слышу встревоженный мужской голос из гостиной и торопливые шаги. — Ну хоть бы написала, что задерживаешься, мало ли…

Он замирает в коридоре напротив меня. Свет верхний не горит, только приглушённый из гостиной падает. Силы у меня вдруг куда-то деваются. Ноги подкашиваются и приходится опереться спиной на дверь.

— Так получилось… — шепчу, с ужасом замечая, что и язык-то за зубы цепляется, становясь неповоротливым.

Герман Васильевич сощуривается, смотрит внимательно несколько секунд, за которые я успеваю сгореть дотла.

— Женя, ты пила, что ли?

— Немножко. С девочками, — зачем-то оправдываюсь.

— Ну если с девочками… — выгибает бровь и складывает руки на груди.

Сердится? Отчитывать меня будет? Я совсем о другом поговорить планировала.

— Я хотела сказать, — решаю не тянуть резину. Делаю шаг, но ноги будто из желе, шаг получается неустойчивый, и я едва не падаю. Спасибо Герману Васильевичу, поймавшему меня под локти. — Кажется, я влюбилась, — шепчу, глядя ему в глаза. — В вас.

23

— Кажется, я влюбилась. В вас…

Женя произносит это и замолкает глядя на меня своим хмельным, но при этом таким чистым и таким искренним взглядом. И от этого взгляда в груди будто кто-то за струну дёргает, она резонирует и от этой вибрации по телу расходится странное ощущение. Будто кто электрические импульсы с кровью по венам пустил.

Это выбивает меня из колеи. Парализует. С толку сбивает.

Я во многих передрягах бывал, и мозг работал, как часы: чётко, ровно, без сбоев.

А тут девчоночий взгляд — и меня будто в столб обратило.

Потому и пропускаю момент, когда она тянется и несмело прижимается своими губами к моим. Не смело, но так отчаянно, совсем не так, как тогда в машине в гараже. Будто умоляет не отталкивать. Зажмуривается и выдыхает, а потом снова касается, кончиком языка проводит, пуская уже куда более мощный и опасный импульс в поясницу.

Она такая сладкая. Такая нежная. От неё веет девичьей свежестью, потрясающим вкусом молодости и невероятной верой в первые чувства. Веет так мощно, что что-то внутри меня ломается. Натиск оказывается таким внезапно мощным.

Я поддаюсь. Не знаю, как так выходит, не понимаю, но позволяю себе чуть сильнее, чем нужно, чтобы поддержать, прижать её к себе и даже ответить на поцелуй. Прижаться к её сладкому рту, вдохнуть слишком глубоко запах волос.

Это всего мгновение. Я теряю голову на какие-то доли секунды, но этого хватает, чтобы она тихо прошептала:

— Пожалуйста, Герман В… Герман. Я бы так хотела…хотела… — прижимается ближе, заставляя тело отреагировать. — Знаю, что вы предпочитаете женщин более опытных, но…

Это отрезвляет. Что же я делаю, мать твою?

— Женя, — голос вдруг звучит так, будто я надрался вчера в усмерть и горланил песни под гитару или в караоке, — тормози. Тормози, девочка.

Сжимаю её за плечи и отстраняю от себя. Отрываю буквально. Нужно остановиться, пока не случилось беды. Потому что тело есть тело. Как там Сёма сказал… А девочка такая, что глаз не отвести. И уж тем более, когда сама вот так… Но кем я буду, если воспользуюсь?

Блть, ей восемнадцать. Восемнадцать!

А мне тридцать шесть.

В два раза старше. В два! Ну о чём тут можно говорить?

А она снова льнёт и утыкается лбом мне в грудь. Снова будоражит, и я чувствую, что опасно зависаю над обрывом. Для неё опасно.

— А что же мне делать тогда? — всхлипывает. — Душу крутит уже сколько времени… на кусочки рвёт. Мне что делать?

Она поднимает на меня снова свои невероятные, нереальные глаза. Где же ты взялась на мою голову, а, Женя?

— Для начала протрезветь, — не нахожу ничего лучше, придурок, чем погладить её по голове, а она тут же прижимается щекой и вздыхает, глаза прикрыв.

— Только что это изменит? — шепчет.

— Утро вечера мудренее. Давай в кровать, девочка.

Мне приходится призвать на помощь всю свою выдержку, натренированную годами. Пообещать самую себе самую жуткую кару, если посмею дать слабину.

Нельзя.

Ни в коем случает нельзя. Я просто права на это не имею. На неё права.

Женя пошатывается. Она пьяна и не может контролировать своё тело. Как и мысли, впрочем. Мне кажется, она впервые вообще напилась.

Когда пытаюсь отпустить её, она попросту начинает опасно крениться. Вот-вот на ногах не устоит.

— Иди уже сюда, — приходится взять её на руки. Лёгкая, словно из воздуха сделана. И не противится. Просто устало утыкается лбом мне в грудь.

Отношу её в спальню и кладу на кровать, стащив сначала кроссовки. Женя тут же сворачивается клубочком и прячет лицо в ладонях.

— Боже мой, как мне стыдно, — шепчет едва различимо. — И больно… я такая жалкая…

— Ты просто пьяная, Женя, — прикрываю её одеялом. — Спи, утро будет непростым.

Закрыв дверь, я выхожу на балкон и закуриваю. Оранжевый огонёк жрёт бумагу, превращая её в пепел, а я пытаюсь думать. Вернуть мозгам контроль, остудить тело. Это непросто.

Я вижу, что всё, что она сказала про влюблённость — не пьяный бред. На место встают все эти опущенные взгляды, вздрагивания, щёки румяные, когда я к ней обращался. Я ведь заметил. Ну и тот поцелуй в гараже. Хотя мне хотелось верить, что это был лишь интерес по типу “а как оно”.

Но, кажется, нет. Она потому и выпила, что хотела сказать, да не решалась. Чтобы тормоза приглушить.

Жаль разрушать её первую девичью влюблённость, но какой у меня выбор? Не могу же я… Нет-нет, не смею. Это для меня всё будет просто, а для неё? Потом?

Последней скотиной себя чувствовать буду.

Поэтому, Герман, даже думать забудь. Пока ты не свернул не туда, и самого не понесло.

В кармане жужжит телефон, отвлекая от мыслей, и я тушу окурок. Пока размышлял, чуть палец себе не прижёг, фильтр вон уже дымиться начал.

Кристина.

Ей-то какого хрена надо?

С бывшей женой у нас не лучшие отношения. Сначала она пыталась препятствовать моему общению с Ксюшей, пришлось даже консультироваться с юристами по этому поводу. А когда поняла, что от дочери я не отступлюсь, перешла в холодный игнор. Ну и ладно, не особенно я и расстроился.

Однако звонок в начале одиннадцатого вечера напряг. Неужели с Ксюшей что-то?

— Привет, Кристина, что случилось? — принимаю звонок.

— Привет, Герман, — слышу в её голосе нотки истеричной ярости. — Случилось то, что отец моей дочери трахает малолеток!

Приехали, блядь.

— И твоя дочь в курсе! Это вообще нормально, как ты считаешь? Ты даже не прячешься!

— Кристина, тормози…

— Это ты тормози, Булаев, не в то русло тебя несёт. Посмотри на себя: был начальником оперчасти, уважаемым человеком. А теперь что? Стыдно сказать, во что превратился мой бывший муж! То с этой шалавой Репиной таскаешься, теперь вообще на малолеток перешёл!

Как всегда, вывалив мне на голову ушат помоев, Кристина просто отключается. Она и раньше так делала — скажет всё, что хотела, а ответа и не ждёт. Потому что есть её мнение и позиция и есть неверные. Точка.

— Пошла ты, — бормочу под нос, засовывая телефон обратно в карман.

Наверное, Ксюша сказала ей, что Женя у меня живёт. Они ведь виделись уже несколько раз, общались. А Кристина свои выводы сделала. И теперь, уверен, будет обсуждать это с кем ни попадя.

Да мне и похер, в общем-то. Кристине ядом плеваться — дело привычное да в удовольствие. Сколько раньше из-за её длинного языка ссор у нас возникало.