Потанцуй со мной - Анна П. Белинская
От ужаса у меня закладывает уши.
Я мечусь глазами по темной комнате и не понимаю, что нужно делать.
Мне страшно.
Где он, что с ним?
— Матвей, не молчи! — собираю все крупицы сил, и что есть мочи кричу в трубку. — Матвей, разговаривай со мной, твою мать!
— Забери меня. Забери меня отсюда. Они близко, Юляяяяя… — плачет. — Если ты не приедешь, Юль…я… — кашляет и связь обрывается.
Хватаюсь за голову и несусь к шкафу.
Достаю всё, что можно, и бросаю на пол.
Надеваю первые попавшиеся джинсы, толстовку и собираю волосы в высокий хвост.
Я не знаю, куда несусь.
Я не знаю, где мне его искать и нужно ли это вообще делать после всего того дерьма, что сегодня натворил Матвей.
Но я просто не могу бросить его в беде, хотя прекрасно понимаю, что творю полное, мать его, безумие, срываясь в никуда в третьем часу ночи, никого об этом не предупредив.
Судя по тем фото, сделаны они были на «Этажах».
Я не уверенна, что найду его там, но вызываю такси, беру телефон и несусь туда, где, вероятно, буду жалеть обо всем.
***
Огни большого города проносятся с космической скоростью, потому что в это время московские проспекты пусты и мое такси летит ракетой, но я никого и ничего не вижу, кроме себя в отражении стекла и своей тупости.
Попасть в Этажи не составляет труда и даже то, что я одета, как будто бы я сюда приехала прямо с утренней пробежки, не вызывает у охраны вопросов, пропуская меня в любимое место молодёжной тусовки.
Накуренный под завязку клуб щиплет глаза, вызывая обильное слезотечение, но двигаюсь я уверенно, потому что знаю каждый долбанный метр этого злосчастного места.
Здесь всегда, даже в будний день можно словить хайп и, кажется, это место никогда не спит. Но сегодня в этом часу ночи здесь немноголюдно: отдельные накуренные особи точно зомби перемещаются со стеклянными глазами вдоль столиков, а на танцполе дрыгаются те, кто уже вошел в дурманный астрал или прилично надрался.
Полусонный диджей, не напрягаясь, потягивает энергетик, оставляя пульт менять треки самостоятельно. Сейчас, если вдруг запоет Леонтьев, никто не заметит и в том же ритме вся эта нечисть будет качаться из стороны в сторону.
Лучи лазерного стробоскопа ослепляют, но я старательно шарю глазами по присутствующим, пытаясь увидеть хоть какую-нибудь знакомую рожу.
И когда один из таких лучей проходится по полулежачей фигуре в нескольких от меня метрах, я узнаю в ней Матвея.
Меня радует, что я его нашла, но убивает то, что я вижу.
Его голова закинута на высокую спинку дивана.
Он один.
Но то, что здесь тусовалось большое количество человек, свидетельствуют несколько десятков пустых и полупустых стаканов. Валяющиеся бутылки, несколько видов кальянов, полная пепельница окурков и скромная закуска — доказательство, что сегодняшний вечер прошел под девизом «нажраться в хлам».
Я боюсь подходить к нему, потому что мне кажется, что он умер.
Его тело неподвижно и даже в этом затемненном помещении мне видно, что кожные покровы Свирского выглядят синюшно-ненормальными.
У него приоткрыт рот, а на груди брендового бомбера засохли рвотные массы.
Зажимаю обеими руками губы, потому что к горлу подкатывает тошнотворный комок.
Качаю головой как полоумная, до сих пор не осознавая, что с ним это происходит.
И со мной.
Я понимаю, что теряю время, и правильней будет позвать кого-нибудь на помощь, но я подхожу к Матвею и трогаю его за руку.
Чувствую очень слабый пульс и выдыхаю.
Почему он один?
Где все, которые так активно всегда гуляют за его счет и называются друзьями?
— Матвей, Матвей, — аккуратно трясу парня.
Он в отключке.
Опускаю глаза и смотрю на расстёгнутую молнию джинсов и перед глазами вновь всплывают кадры из видео.
Но, черт…
Я здесь не для этого.
Собираю слезы рукавом толстовки и принимаюсь ожесточённее трясти Матвея.
— Матвей, ты меня слышишь? Очнись.
Его тело обездвижено, а голова падает на плечо.
Мне страшно, мерзко и противно, когда в нос ударяют зловонные запахи алкоголя, травы и рвотных масс.
Кручу головой по сторонам, выискивая того, кто смог бы мне помочь.
Вскакиваю, но резкий световой удар бьет по глазам, и я падаю на диван, закрывая лицо руками.
Музыка смолкает.
Громкий топот и вялые женские вскрики заставляют открыть глаза и щурясь, обвести мутным взглядом задымленное помещение.
— Всем оставаться на своих местах. Работает оперативная группа.
17. Юля
— По стеночке, по стеночке, — среди ничего непонимающей молодежи я различаю грубый мужской командный голос.
Я не вижу, кому он принадлежит, но чувствую, что именно он принесет мне проблемы.
— Матвей, да приди ты в себя. Ну же, давай, — с яростью толкаю Свирского в бедро.
— Присаживаемся, товарищи отдыхающие наркоманы и бездельники. Этого пакуем, — совсем рядом доносится до меня этот неприятный голос.
— Матвей, — хнычу и остервенело дергаю парня за рукав.
— Утомился, наверное, бедолага, — слышу над головой и вздрагиваю. — Давай-ка я помогу, милая.
Опасливо поднимаю голову и вижу возвышающегося крупного мужчину лет 55 с усами и заросшим густой щетиной лицом. Его взгляд полон безумия и ненависти, и мне становится невыносимо страшно.
Он наклоняется над Матвеем, а я отползаю по дивану в сторону.
— В отключке, сученыш, — сжав челюсти, говорит трем бойцам в камуфляже.
Мое тело сковывает неподдельным ужасом, когда мужчина несколько раз бьет по щекам Матвея, а потом хватает со стола стакан, на половину заполненный какой-то янтарной жидкостью, и с особым удовольствием плескает в лицо Мота.
— Подъем.
Свирский дергается и начинает кашлять, отплевываясь жидкостью и заваливаясь на бок.
— Сидеть, — шлепок по щеке.
Мужчина хватает Свирского за шкирку и с остервенением припечатывает его обратно к дивану.
Матвей закашливается, обтирая лицо рукавом испачканного бомбера.
Не могу смотреть на весь этот ужас.
Меня трясет мелкой дрожью.
Судорожно втягиваю воздух, которого здесь нет.
У меня всегда так, когда я нервничаю.
Голова начинает кружиться, а перед глазами плывет.
Еще один удар.
— Что, блть… — открывает глаза Матвей и с огромным усилием обводит затуманенным взглядом присутствующих.
Он ничего не понимает, его глаза налиты кровью, и я вижу, насколько ему плохо.
— Проснулся? Доброе утро. А теперь подъем, — мужчина дергает Матвея за шиворот бомбера и стаскивает с дивана, швыряя тело Матвея, как тряпичную игрушку.
— Да что вы творите? — не выдерживаю я. — Не видите, что ему плохо? Ему помощь медицинская нужна, — срываюсь к Матвею, который валяется
