По острию греха (СИ) - Лари Яна

— Кошмар. Это ж какое чудовище на такое способно?

По её вытянутому невыразительному лицу пробегает рябь усталости.

— Я что похожа на провидицу?

— Даже догадок никаких? — говорю совсем тихо.

— Догадки! — разгибается она, потирая поясницу. — Пока за руку не поймал, только подтереться вашими догадками. Чего зря грех на душу брать? Своих у каждого хватает. Пошли, скоро стемнеет.

Схватив по бидону в каждую руку, она начинает подниматься по тропинке, а я с содроганием касаюсь в последний раз кипенно белых век. Тени поддёрнули каменное лицо печалью. Прекрасная юная оболочка, заперевшая в себе непрожитую судьбу. Надеюсь, руки вечности стали ей мягкой колыбелью.

— Давайте помогу, — нагнав Валентину, тяну руку к ноше, но она зыркает таким убийственным взглядом, что спорить себе дороже.

Разговор на обратном пути совсем не клеится. Если честно, я с трудом дожидаюсь момента, когда она занесёт воду на кухню и, буркнув тихое «До свидания», покинет усадьбу. Есть темы, о которых муторно говорить, но в то же время о них невозможно не думать. Вот произошедшее с Элей как раз из этой связки. Впрочем, одиночество привлекает ещё меньше.

Я бесцельно слоняюсь по кухне, предвкушая возвращение Дамира. Скоро он войдёт в дом, и тяжёлые мысли растают в заботливых объятиях. А пока на ум приходит только идея скоротать досуг за чтением. Даже интересно подробнее рассмотреть сокровища его библиотеки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Что знаменательно, дверь рядом с ней сегодня тоже приоткрыта. Очевидно, Дамир, собираясь на выставку, впопыхах забыл запереть свои скелеты.

Нервная ассоциация с супругой Синей Бороды только разжигает поющий в крови кураж. Глаза боятся, а руки делают — это про меня. Потому что, толкая дверь, я инстинктивно крепко зажмуриваю глаза.

Лучше бы мне их вовсе не открывать.

Я напряжённо застываю. Пробивающиеся через щели в досках закатные лучи щекочут радужную оболочку, заволакивая глаза мутной тиной, на дне которой плещется страх. Давлюсь омерзительным чувством беспомощности и, скованная оцепенением, пытаюсь собрать остатки посыпавшегося самообладания. За двадцать три года мне не раз доводилось видеть маски, но сейчас один их вид затевает жестокую игру с подсознанием.

Пыль играет в трёхцветном кружеве витража, придавая развешанным на стене образинам иллюзию движения. Вот топорщатся в оскале посеребренные усы на немощном, выкрашенном в угольный цвет лице. Вот подрагивают чьи-то опущенные до подбородка веки. А вот — в самом центре — женская маска моргает единственной прорезью глаза, изливаясь багровыми слезами на гипсовую кожу. И страдания, мрак, морок беснуются в воздухе. И ужас липким холодом бежит по ладоням — колотит каждую жилку, шевелит каждый волосок.

Деревянные черепа лошадей скалят красные пасти, погружая меня в тошнотворное исступление. Здоровый человек не способен упиваться болью. Никто в своём уме не станет создавать монстров. Не будет и точка. Никаких «но» и «если». Здесь даже находится жутко. Зачем?.. Для чего Дамиру?.. Что он такое?!

— Что ты здесь делаешь? — звучит бесцветно со спины, заставляя сердце из последних сил ломать грудную клетку.

Это что ты здесь делаешь?! Чем занимаешься? — набирает во мне обороты истерика. Но слова не идут, только выдохи чаще. Я молчу. Молчу так долго, что Дамир, должно быть, и сам теряет суть вопроса. По-мужски красивые руки комкают свитер на моих плечах — я вздрагиваю. Высокий лоб устало упирается мне в затылок — я начинаю мелко дрожать. Он резко, одним круговым движением оборачивает меня к себе — я прячу лицо на широкой груди. Парадоксально трясусь от страха и к нему же льну за утешением.

— Чего ты испугалась? — запрокидывает он мне голову. — Чернобога? Мары? Вия? Лихо одноглазого? — перечисляет жёстко, фиксируя пальцами скулы. — Любопытства? Его последствий? Меня? Разве я тебя хоть раз обидел? Разве не оберегаю, не забочусь?

Я избегаю смотреть ему в глаза, вымучено глотая всхлипы. Дамир говорит удивительно бесстрастно и спокойно, лишь неверные пальцы выдают бушующую в нём бурю.

— Покажи, что тебя сильнее всего здесь напугало.

Я только морщусь, отворачивая лицо.

— Неважно, — вдруг произносит он вкрадчивым не терпящим возражения тоном и снимает с гвоздя центральную маску. — Иди за мной. Устрою тебе обряд очищения.

Лучший

— Юния… — я замираю, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Дамир стоит на шаг впереди, перед дверью мастерской. Снова тиски его пальцев на моём плече. Стремительный рывок к себе. — Посмотри на меня.

Жмусь лбом к его рвано опадающей груди, вдыхаю въевшийся глубоко в душу запах. Уже хорошо. Уже немного легче. И всё же жутко. До сих пор неприятно. Его увлечения пугают меня, идут вразрез со сложившимся образом. Заботливый, чуткий, внимательный и… это.

Дамир держит крепко, но не удерживает — в любой момент развернись и уйди. Отрадная иллюзия не больше. Разве можно сбежать, когда он уже часть меня? Тёмная, неисследованная часть, с пороками куда более изощрёнными, чем способно постичь моё понимание. И я пытаюсь. Пытаюсь разбудить гордость, сопротивляться влечению, да толку? Он не успевает повторить, а голова уже покорно запрокидывается и воздух обжигает пересохшее нёбо. Я изнываю от желания не меньше, чем пару минут назад тряслась от страха.

— Я спрошу, а ты хорошо подумай… — его глаза прожигают меня. Снова тону в них, снова таю в колыбели заботливых рук. Он смотрит слишком громко. Слишком отчаянно, чтобы не слышать, какая сумасшедшая страсть ревёт за блеском радужек. — Ты доверяешь мне?

Вопрос, который ломает нас обоих, разбивая едва возникшую стену мнительности. Я нуждаюсь в нём. Тут никаких сомнений — лишь слепая надежда, что в будущем мне хватит сил принять его любым. А сейчас, купаясь в волнах чистого ультрамарина, я просто хочу достать беспросветного дна, и хоть ненадолго забыться в его пучине.

— Да, Дамир… я тебе доверяю, — несмело, провожу ладонями по напряжённым плечам, поглаживая плотную ткань пиджака. Тянусь к приоткрытым губам, но не достаю из-за разницы в росте. Он и не думает наклоняться, лишь неотрывно наблюдает за моими действиями. В твёрдой линии рта застыла строгость.

Выдохнув, хватаю его за ворот рубашки, стараясь то ли подтянуться, то ли притянуть. Жмусь всем телом, требуя примирения. Мы оба понимаем, что холод — напускное. Но тонкая вуаль власти, которую перетягивает на себя Дамир не злит, а опьяняет.

— Хорошо. Идём внутрь. Научу тебя смотреть в глаза своим страхам. Подмять их вслепую никому не под силу.

Мне ничего не остаётся, кроме как принять его правила, которые толком пока непонятны. Если хочу остаться, придётся довериться. Я отпускаю ситуацию вместе с плавным выдохом, вслед за которым уходит груз тревоги. От себя не сбежать. Да и не хочется.

Дамир в этот раз даже не притрагивается к выключателю. Сразу подходит к столу, откладывает маску у края, чиркает спичкой и зажигает свечи. Сегодня это всего три высокие толстые свечи. Бросает в мою сторону мимолётный взгляд, словно призванный убедиться в непоколебимости принятого мной решения, и плотно задёргивает шторы, оставляя закат внешнему миру. Из углов на слабый свет огня выползают мягкие тени.

В руке Дамира появляется складной нож. Уверенный взмах лезвия отсекает металлическую обойму с рабочей частью кисти от длинной деревянной ручки. Такая же участь постигает и вторую кисть похожей длины. Удовлетворённо осмотрев полученный результат, он подходит к огромному мольберту, отрывает узкий лоскут от накрывающей холст простыни, затем ещё один. Снова мимолётным взглядом ловит оттенки реакций на моём лице.

Замешательство, томление, интрига — выбирай любую, не ошибёшься.

Исчезнув ненадолго за ширмой, Дамир возвращается, утягивая за собой банкетку. Пристраивает её возле стола, достаёт пузырёк с прозрачной жидкостью и переливает его содержимое в высокую кружку. Выдвигает стул. Его Стрельников убирает подальше — к окну. В ноздри ударяет слабый запах спирта.