Мой тихий ужас - Кэрри Прай
– Поздравляю, София. Минута – твой новый рекорд, – лениво объявил мужчина, широко зевнув.– Увидимся на следующих выходных. Ты большая молодец.
Когда меня подхватили руки Божены и Елисея, я позволила себе расслабиться и вздохнуть с облегчением. На душе было паршиво. Спустя месяц заточения в инвалидном кресле мой личный рекорд был равен провалу.
Я ни на что не способна. У меня ничего не получится.
Желание убраться из дома Райских пересилило намерение встать на ноги, пусть обе потребности были связующими. Сконцентрироваться на главном мешало всё: вечные скандалы и провокации, противоречивые эмоции и переменная внутренняя пустота. Но главным якорем оставались глаза Божены, которые давно лишились веры.
– Сегодня ты хорошо поработала, дорогая, – с натугой приговаривала мама, извлекая кресло из багажника. – Ещё немного таких занятий, и ты сможешь стоять без опоры. Я очень тобой горжусь.
Вид окон персональной темницы окончательно убил настроение.
– Мы все тобой гордимся, – соглашался Елисей. Держа меня на руках, он старательно прятал беглый взгляд, ибо сомневался в собственным словах. – Я попросил врача удвоить нагрузку, чтобы результаты радовали вдвойне. Не успеем глазом моргнуть, как ты всех нас обгонишь.
Оказавшись в кресле, я наградила их мрачной улыбкой. Они вели себя так, будто Мерлин и волшебная пыльца существуют. Однако за напускной бодростью таилось отчаяние. Обманывая меня, они лгали только себе.
– Как насчёт перекуса? – продолжал вихлять Елисей. – Нелли приготовит сырную пиццу, а я достану молочный коктейль. Так сказать, отметим победу.
– Отличная идея! У меня ещё есть час свободного времени. К тому же, я жутко проголодалась. Как на это смотришь, дорогая?
В меня вонзилась пара вынуждающих взглядов.
– Как я на это смотрю? – фыркнула я. – Мне кажется, что я уже сыта по горло вашим притворством. И если вы решили отметить новый рекорд, то начните с себя. Так лихо отыгрывать радость, когда дело дрянь, сможет не каждый актёр.
Фальшивая улыбка покинула их лица.
– Дорогая, что с тобой случилось? – оторопела Божена. – Мы искренне за тебя рады. Процесс реабилитации всегда сложен, результаты индивидуальны.
– У меня их попросту нет. И ты это знаешь.
– Врачи так не считают. Не думай, что ты умнее всех на свете.
– Это их работа – без конца твердить, что всё наладится.
Мать опустилась на колени рядом со мной и встряхнула коляску.
– Ты справишься, София, слышишь? Не смей унывать…
– Перестань, – я в неверии качала головой. – Не нужно.
– … как бы там не ломала тебя жизнь.
Её уговоры были смешны и требовались они отнюдь не мне.
– Пойми, это наше общее испытание.
– Замолчи! – прокричала я, поддавшись вперёд. – Ты достала меня уже!
Мать пошатнулась, но Елисей её удержал. Мужчина удивился не меньше, когда увидел меня такой – разбитой и до слёз злой.
– Не то вы вылечить пытаетесь, – на выдохе проговорила я, приложив руку к груди. – Я здесь поломана, понимаете? Не без вашей помощи. И если вы действительно хотите мне помочь, то для начала верните домой. О большем я не прошу.
* * *
Вечер выдался удивительно тёплым.
Отмахнувшись от всех предложений провести время вместе, я осталась во дворе провожать лиловый закат. Елисей любезно предоставил мне возможность обдумать своё решение, что так ударило по равновесию матери. Мужчина был готов пойти и на это, в том случае, если я не передумаю. Однако моя позиция была стойкой.
Я прекрасно понимала, что вернувшись домой обреку себя на новые сложности, эффективность и частота тренировок сократится вдвое, но это было мелочью по сравнению с внутренним дисбалансом. Любое присутствие Тихона, пусть даже самое мимолётное, действовало на меня губительно. Гадкие мысли о нём рубили в клочья мысли о выздоровлении.
Пока он рядом, мне ни за что не справиться.
– Развлекаешься? – ударило в спину, и я дёрнулась в кресле, что несколько часов стояло неподвижно. – Отец сказал, что ты пожелала побыть в одиночестве.
Обойдя коляску, Тихон важно выпрямился и скрестил на груди руки.
– И ты поспешил это исправить? – язвительно бросила я. – Конечно, ведь ты не успокоишься, пока не отравишь весь мой воздух. Но должна тебя расстроить, уже завтра твоя жизнь станет невероятно скучной, потому что я покидаю ваш дом.
Парень изогнул светлую бровь, заметно повеселев.
– Ого, а ты и впрямь не в духе, – хмыкнул он. – Я знаю, что сегодня произошло… Обезьянка не смогла прокатиться на лиане и сразу же решила сдаться? Тебе так идёт беспомощность. Нравиться быть жалкой, да?
– Да что ты знаешь о беспомощности?
– Ничего. И не хочу знать. Всё то, что делает нас слабыми кроется здесь, – он, минуя аккуратность, ткнул пальцем мне в лоб. – Тараканы в твоей башке.
– Забавно, что об этом говорит мне главный её паразит.
– Не понял, – скривился он. – Ты думаешь обо мне?
Я сразу же пожалела о сказанном, ведь Тихон мыслит в меру своих узких рамок. Сам факт диалога с ним уже огромная ошибка.
– Послушай, Райский, давай пропустим бесполезные разговоры. Ты хотел растоптать моё настроение, и тебе это удалось. Ты можешь спать спокойно. А теперь оставь меня, пожалуйста.
– Думаешь, я здесь для того, чтобы поглумиться над тобой? Решила, что у меня других дел нет?
– А разве есть? – гаркнула я.
Тихон выдержал паузу, явно над чем-то раздумывая. Вскинув руками, он направился в дом, при этом оставив последнее слово за собой:
– А знаешь, продолжай плакаться и просиживать задницу! Мне противны такие как ты! Оставайся здесь, любуйся пейзажами и передавай «привет» комарам!
Его прощальная речь упала пудом соли на рану. Ему ни за что меня не понять, ведь я сама себе противна. Противна с тех пор, как стала заложником кресла и позволила остальным считать себя «особенной».
Мне не хватило веры в себя. Не хватило веры в меня.
Проглотив обиду, я решила вернуться в дом, но была остановлена тяжёлой спортивной сумкой, упавшей мне на колени. Следом на шее повисли боксёрские шорты. Осознав, что на скорости покидаю двор Райских, я вскрикнула:
– Что ты делаешь, придурок?!
– Не дрейфь, обезьянка. Отвезу тебя в одно место, где не терпят слабых. А ты наглядно увидишь, что такое сила духа. Уверяю, тебе понравится.
2.6
–
