Клеймо на душе - Ольга Вадимовна Горовая
А вместо этого, как приговор почему-то услышал.
Сдавило виски, застучало в голове. Потому что тон Юли, выражение ее глаз, когда из себя… выплюнула это «любимый», било наотмашь куда сильнее удара ее тонкой руки недавно.
А она, будто не заметив, как Дан на это отреагировал, подошла вдруг ближе.
— Ты бросаешь легко и без напряга, ни к чему крепко не привязываешься. Даже наоборот… — ее руки легли на его голые плечи, но Дан весь на звуке сосредоточился. Не мешал ей… хотя тело отозвалось, наслаждаясь каждым прикосновением, словно впитывал каждую молекулу любимого запаха, поглощал тепло тонких пальцев, едва ощутимо обводящих линии его татуировок.
— Не-е-т. Ты убегаешь, как твоя мать. А я вот так не умею… не могу… Я если начала, то это всерьез и надолго, — Юля вдруг привстала на кончики пальцев и почти-почти прижалась к его губам.
Но не коснулась, щекоча рот Дана своим дыханием.
Он сам подался чуть вперед, намереваясь ее поцеловать, но тут же Юля отклонилась и покачала головой, прижав палец ко рту Богдана.
— Знаешь, когда я курю, Дан? — как-то хрипло спросила Юля, вновь замерев в миллиметрах от его лица и губ, но и палец не убрала.
Глаза в глаза смотрят. А ее ресницы мокрые, и вряд ли от душа, под которым стояли пять минут назад.
Он покачал головой, почему-то не в состоянии сейчас говорить. Богдан слишком хорошо знал Юлю, чтобы не прочувствовать ту боль, что стояла за каждым ее словом. И…
Окей, он не хотел об этом думать, как и обычно, но, дьявол (!), и отстраниться от той муки, что она давила в себе, не мог. А еще, НЕ впервые за все эти годы, но отчего-то невыносимо остро именно сейчас в мозгу вспыхнул вопрос: что, если он совершил греб**ную ошибку, поверив не тем, кому стоило верить?.. Возможно, потому, что отец со своей просьбой пришел, несмотря на то, что раньше говорил?
Однако же стоит и молчит, будто проклятый, соляным столбом, как заморозило…
— Я курю, когда хочу поцеловать тебя, Дан, — хрипло, словно усмехаясь, выдохнула Юля. Но ее глаза при этом… Боги! Он как в бездну боли смотрит. И все слова застряли в горле! — Когда обнять тебя хочу, просто опустить голову на плечо, а тебя нет рядом…
Одна рука Юли, как бы демонстрируя все, что она шептала, скользнула по старой, самой первой, татуировке в виде феникса, взлетающего на его плече. Символ бесстрашия, набитый когда-то на пике какой-то эйфории от выигранного заезда, на кураже… И отцу назло. Скользнула ниже на руку, добираясь до тату компаса, который должен был вести его к цели… Вторая рука стиснула морду медведя, набитую на другом плече. Затем обе ладони скользнули выше, накрыв ее «отпечатки» у самой шеи Дана.
Пальцы сжались, Юля, будто еще больше приподнялась, опираясь на него, на руки Дана, уже сжавшие ее талию, а он сам же не помнил, когда успел ухватить ее… «свое, кровное»!
— Знаешь, каково это, курить по пачке в день? — она уткнулась в ямку между его шеей и плечом носом, словно запахом кожи Дана дышала. — Или как дико ломает, когда ты запрещаешь себе курить и звонить тебе, сама себе не позволяешь тоже… Как наркоман… Хуже, чем когда тебя опоили. А надо еще учиться, работать, улыбаться всем, и, мать т**ю, делать вид, что у меня все прекрасно! И я девочка-припевочка, блин, а не изломанная внутри наркоманка, подсевшая на тебя! — под конец голос Юли стал злым, полным такой боли, что он непроизвольно ее сильнее к себе притиснул.
Пальцы Юли впились в его тело ногтями… Но он не отбросил руки, сжал ее крепче.
— Малая…
— Или, — не позволила Юля ему себя прервать, вновь продолжив шептать. Только теперь опустилась на пол, стала ниже, прижалась губами к его татуировке-клетке, обвела языком линии, погнав по телу Богдана чувственный жар, несмотря ни на что. — Знаешь, каково это, сидеть напротив человека, который ничего не требует, даже, блин, целоваться не лезет?! Добрый, хороший, внимательный… О будущем совместном говорит, на концерты и в театр водит… И курить… сигарету за сигаретой… А он мне «айкос» дарит, чтобы не так вредно, ни фига не понимая, что я каждой сигаретой с тобой тра**юсь в голове у себя на его же глазах! ТЫ СЕБЕ МОЖЕШЬ ХОТЬ ПРЕДСТАВИТЬ, КАКОВО ЭТО, ДАН?! — заорала вдруг Юлька, ударив его ладонями по груди плашмя.
Словно от бессилия и всех выплескиваемых эмоций.
Ему этот крик ее сорвал какой-то стоп-кран! Будто отрубил тот непонятный ступор, что владел Богданом последние несколько минут, пока Юля его тело изучала, заводила, возбуждала своими прикосновениями-ударами. Знала же его, чертовка! До последней реакции и рефлекса.
Хрипло рыкнув горлом, сгреб ее обеими руками, приподнимая к себе. Хотел в губы впиться, но Юля снова отвернулась. Начала его шею целовать, как-то дразняще покусывать за ухо… отчего у Дана в паху как огнем обожгло. Знала все его триггерные точки! Глухо застонал, поднимая Юльку еще выше, впился жадным ртом в ее грудь через ткань футболки, чувствуя, как она выгибается, давит стон внутри себя, вжимая ногти ему в плечи. Выругался…
Ни фига! Ему нужен максимум от нее, полная отдача!
Развернулся, уперев Юлю в стену спиной, зубами дернул, помогая кое-как себе рукой, задрал эту чертову футболку вверх и напал алчными губами на уже сжавшийся острый сосок, ударил языком, втянув себе в рот…
— Да-а-н! — Юля застонала в голос, утратив свой чертов контроль! На спине мигом взбухли царапины от ее ногтей.
Да, мля! Ему это и было нужно!.. Она вся, до дна! Особенно после того, что услышал!
— Да, малая! Да! — обвел языком ее тату-стаю, «вгрызаясь» ртом в другую грудь, дразня, прикусывая, облизывая.
А рука уже живот накрыла, растирая, придавливая. Ни х**а не нежно, как помешанный какой-то… Но ведь он и был всегда помешан на ней! Жадно, давяще, сжимая нежную кожу. И вниз, два пальца сразу между влажными, набухшими складками, придавив клитор. Но тут же дальше, в ее тело, в самую суть! Назад, и снова толчок, дразнит!
А Юлька, словно в отместку за удовольствие, которое он заставлял ее ощущать, пятками с силой вдавила Дану в поясницу… больше насаживаясь, мля, заставляя его дуреть и тяжело дышать, хватая воздух распахнутым ртом от желания большего.
Но ведь ни фига не легче, горечь только сильнее разливается между ними почему-то, как отрава, привкусом на языке, холодком в животе…
Зубами в его шею впилась, а ее ладонь
