Пуговицы и ярость - Пенелопа Скай
– Я не хочу возвращаться…
Я посмотрел на нее из-за руля.
– Ты предпочитаешь пляжный дом вилле?
В общем-то, и дом, и вилла стоили друг друга, но я все же предпочитал место посреди моих виноградников. Оно давало мне ощущение одиночества.
– Нет. Я предпочитаю другого тебя.
«Другого меня?» – пронеслось у меня в голове.
– Видишь ли, – снова заговорила она, как бы услышав мой вопрос, – ты мне очень нравишься, когда откровенен со мною. Нравишься, когда показываешь себя истинного, кто ты есть на самом деле. А сейчас мы вернемся на виллу, и ты вновь отправишься заниматься своими делами и опять сделаешься молчаливым и задумчивым. Снова закроешься от меня, как обычно. И мне понадобится целая вечность, чтобы до тебя достучаться.
Она обвела меня пристальным взглядом – пристальнее я еще не видал.
– Но и ты тоже закрываешься от меня, – возразил я.
– А в отместку.
– Ну, я что есть, то есть, – сказал я, пряча ее руку в своей. – И никто этого уже не изменит. Я даю тебе все, что ты хочешь, по мере моих возможностей. Так что с твоей стороны ожидать большего весьма опрометчиво.
– Да, только лишь, когда у меня есть твои пуговицы…
Я вновь стал смотреть на дорогу. В салоне повисла неприятная тишина.
– Можно тебя спросить?
Я продолжал следить за дорогой, но краем глаза мог видеть все ее движения.
Поскольку я ничего не ответил, она спросила:
– Ты выполняешь мои желания только из-за пуговиц?
– Ну да.
А что я еще должен был ей ответить?
– Значит, иначе ты не можешь?
– Нет.
Мне было плевать на ее мечтания. Впрочем, с самого начала я ясно дал ей понять, что она всего лишь моя рабыня. И я вытворял с нею ужасные вещи, потому что мне так хотелось. Просто хотелось, и все.
– Дело в том, что мне нравится, что ты делаешь со мной… даже не за пуговицы.
Она медленно поворотилась в мою сторону, но я ничего не понял из ее слов.
– Что ты сказала? – спросил я, не отнимая руки.
Я вообще не понимал, о чем шла речь. Я совсем не понимал, что она имеет в виду.
– Просто я думаю, что тебе нравится делать то, что я прошу… даже если ты и не хочешь в этом признаться.
Я немедленно отпустил ее руку, оставив ее на центральной консоли между нашими сиденьями. Она, конечно, могла анализировать и мои слова, и мои поступки, но ответ на такие вопросы – нет уж, дудки!
– Я совсем не романтик. И я не занимаюсь любовью. Все, что бы я ни делал, я делаю ради пуговиц. Я выполняю твои желания ради того, чтобы ты оставалась рядом со мной так долго, насколько это возможно. И все это, потому что мне нравится мучить тебя. Причем чрезвычайно.
И хотя она ожидала не такого ответа, но, отвернувшись к окну, она произнесла:
– Мне кажется, ты просто не хочешь признать очевидного.
– Отнюдь нет.
– А мне кажется, что да. Жаль, что ты упираешься.
– А мне жаль, что ты склонна выдавать желаемое за действительное. Мне казалось, что ты в этом плане мудрее. И сильнее обстоятельств, – заметил я, не скрывая своего разочарования.
Раньше я был искренне очарован ее взглядом на вещи. Она не считала мир лучше, чем он был на самом деле. Я видел в ней настоящего реалиста, знавшего, что жизнь несправедлива и жестока.
– Вот ты говорила мне, что все мужчины одинаковы. Говорила, что больше никогда никому не будешь доверять. Да, и еще ты говорила, что никогда не выйдешь замуж и что не хочешь детей.
– А я и сейчас не отказываюсь от своих слов. Я ни разу не говорила, что доверяю тебе. И уж тем более, что хочу за тебя замуж и детей от тебя.
Она говорила жестко – значит, говорила правду.
– Но ты мне дорог. И, полагаю, я тоже дорога тебе. Собственно, это я и хотела тебе сказать.
Ее голос смягчился и угас.
Я уперся локтем в подлокотник, мечтая побыстрее добраться до дома. Там я мог бы остаться в одиночестве, подальше от этой мозгоебки. Она таки порядком достала меня своими рассуждениями, постоянно лезла мне в душу и заставляла думать о вещах, до которых мне было как до лампочки. Ясное дело, все это мне не нравилось. Господи, как же было хорошо, пока мы не начали этот разговор!
– И что?
– Ты хотел, чтобы я сделала тебе больно.
– В смысле?
– Весь день ты был – был человеком, которому я платила. Но стоило лишь приковать тебя наручниками к постели, этот человек исчез. И… – Она тряхнула головой. – А, забудь!
– Нет уж, продолжай, – сказал я, не повышая голоса, хоть в нем и прозвучали металлические нотки.
– Где-то в глубине души мне хотелось всыпать тебе по первое число.
При этих словах мои пальцы сжались на руле, так что побелели костяшки.
– Но не потому, что этого хотелось лично мне. Я просто желала исполнить твою просьбу. Но как? Я никогда не хотела причинить другому боль… Но вот в случае с тобой… мне приходится думать о таких вещах, о которых я никогда не думала.
Меня снова передернуло.
– Но ведь это не делает тебя сволочью.
– Нет, я просто сумасшедшая.
– Ну и что с того? Все мы малость того.
Она отвернулась, не проронив ни слова.
– Пуговица!
Она не оборачивалась.
– Тут всего-то…
– Я не собираюсь бить тебя, что бы ты ни думал.
Перл все еще боролась с собой, ибо думала, что она права. Ведь, несмотря на все то, что ей пришлось пережить, она все равно старалась остаться в рамках нормальности. Она побывала в аду, но только лишь как турист. Иначе она сделалась бы совсем другой…
Так что мне нужно было ждать, пока наступит такое время.
Следующие два дня мы не разговаривали. Перл затворилась в своей комнате, принимая лишь Ларса, который носил ей обед. Она почти не показывала носа из-за двери, хотя в таком настроении обычно плавала в бассейне или прогуливалась по виноградникам. А теперь она не покидала даже стен дома, и лишь запах дыма из ее камина свидетельствовал о том, что в ее комнате еще кто-то живет.
Но я и не форсировал события – мне нужно было побыть наедине с собой. Ее последние слова глубоко запали мне в душу. Она сказала, что дорога мне, и, чем больше я думал об этом, тем больше понимал, что это правда. Ведь я проделывал с нею
