Империя ненависти (ЛП) - Кент Рина

— Тогда прекратите совершать глупые поступки. Еще один личный телефонный звонок во время рабочего дня, и он будет последним. Все ясно?

— Кристально.

— И избавьтесь от этого чертового поведения. Я серьезно, Николь. Не у тебя здесь превосходство.

Она поджимает губы, но не усугубляет ситуацию и молчит.

Я бросаю документ на ее стол.

— Мне нужно, чтобы вы вернули его через двадцать минут. Займитесь этим.

Затем я возвращаюсь в свой кабинет и закрываю жалюзи, прежде чем действовать в соответствии с животным желанием внутри меня.

Милый.

Она так и сказала.

Проклятый милый.

И не засыпай. Жди меня.

И она приготовит ему его любимое блюдо.

С каких пор, блядь, она вообще готовит?

Она всегда была принцессой. Всегда ухаживала и прислуживала так или иначе. Так для кого, блядь, ей готовить? Кого, блядь, она так высоко ценит?

Я достаю телефон и звоню единственному человеку, который может объяснить этот казус.

Она отвечает длинным, взволнованным

— Жук!!!

Из ее трубки доносится Muse. Она одержима этой группой с тех пор, как мы были подростками.

— Эй, Жучок.

Так мы с моей лучшей подругой называем друг друга с пятнадцати лет. С тех пор, как я увидел звезды на ее запястье и подумал, что это жуки. Я спросил ее, так ли это, и она удивилась, потому что это была последняя татуировка, которую набила ее мать. Она размахнулась, чтобы ударить меня, но мы потеряли равновесие и свалились вместе в бассейн.

Потом мы начали толкать друг друга, пытаясь вылезти, и снова упали в него.

Мы разразились хохотом и с тех пор стали неразлучны. Астрид единственная, кто никогда не осуждал меня за то, что я нарушаю спокойствие, что я слишком вспыльчив и непостоянен.

Она говорит, что понимает, что я делаю это не просто так. Я веду себя не просто так, и она готова меня выслушать.

Я никогда не смогу найти более верного друга, чем она. Она моя «подруга до гроба». Та, с кем я отправлюсь на игру на выживание и буду знать, что мы оба выйдем из нее верхом на единорогах к солнцу.

Песня Muse становится тише, и она спрашивает серьезным тоном:

— Что случилось? Ты в порядке? Должна ли я прилететь в Нью-Йорк и избить того, кто тебя беспокоит?

— Полегче с насилием, Жучок. Это не Викинги.

— Мир был бы намного проще, если бы это было так, просто говорю. Ну что? Что стряслось?

— Почему ты думаешь, что что-то случилось?

— У тебя странный голос.

— Ты моя мать?

— Ну, я мать, поэтому у меня другое чутье.

Кстати, о мамах, твоя вроде как скучает по тебе. Это нормально, если ты звонишь больше минуты в десятилетие.

Я могу представить, как она закатывает глаза, не видя этого.

Старая боль всплывает вновь, но я сжимаю ее.

— С ней ее любимый сын, и это не я.

— Как ты можешь так говорить, Дэн? Ты решил уехать в Штаты, а Зак решил остаться.

— Я решил поехать в Штаты после того, как она выбрала Зака. Но моя мини-семейная драма не причина моего звонка.

— Тогда что?

— Я хочу спросить тебя кое о чем, но не буду, пока ты не пообещаешь, что не станешь сердиться.

— Зачем тебе спрашивать о чем-то, что может меня разозлить?

— Просто пообещай, что не рассердишься.

— Хорошо. В чем дело?

— Ты… слышала что-нибудь о Николь с тех пор, как она сбежала?

На другом конце повисает пауза, и я сжимаю трубку крепче.

— Астрид?

— Почему ты вдруг спрашиваешь о ней?

— Просто скажи мне. Ты что-нибудь о ней знаешь?

— Она полностью вычеркнула нас с папой из своей жизни. Ты знаешь это.

— Конечно, дядя Генри пытался связаться с ней в какой-то момент? Он не ненавидел ее так сильно, как ненавидел ее мать.

— Я не знаю. Возможно.

— Сейчас ты говоришь раздраженно, что означает, что ты что-то скрываешь.

— Может, и ты что-то скрываешь.

— Что?

— Почему ты спрашиваешь о Николь после одиннадцати лет отказа от любого разговора, который я пытаюсь завести о ней? Я думала, ты сказал, что она не важна, когда я спросила о той летней вечеринке. Что изменилось, Жук?

Кое-что.

Все.

Я уже даже не уверен, блядь.

— Я скажу тебе, когда буду готов, Астрид. А сейчас ты можешь рассказать мне, что ты знаешь?

Она испускает долгий вздох.

— Не так уж и много, на самом деле. Папа однажды сказал, что он искал Николь, а когда нашел, она была беременна и убежала.

— Что?

— Ребенок, Дэн. Знаешь, как моя дочь, Глиндон.

— У Николь есть ребенок?

— Я не знаю. Даже папа был удивлен этим. Он пытался снова найти ее, но она как будто сквозь землю провалилась.

— Как давно это было?

— Без понятия… на втором курсе университета, то есть около девяти лет назад.

У меня в голове все переворачивается. Николь родила ребенка девять лет назад. Это был тот же год, когда она бросила Кембридж, согласно ее резюме.

Все ее рекомендации после этого — здесь, в Штатах. Что означает, что она, вероятно, покинула Англию после того, как дядя Генри нашел ее с ребенком.

Чертовым ребенком.

Мой кулак сжимается.

— И еще, Жук, — медленно говорит Астрид. — Есть кое-что еще.

— Что?

— Когда папа увидел ее, он сказал, что у нее на лице были яркие синяки.

Глава 9

Николь

18 лет

Какого черта я делаю?

Где-то должно быть правило, которое гласит, что я не должна говорить такие вещи в присутствии Дэниела.

Я не должна называть его своим фетишем или вставать на колени, чтобы приблизиться и почувствовать его запах. Его одеколон всегда душил меня и цеплялся за легкие, как дым. Лайм и бергамот — это те ароматы, которые я ищу в свечах, бомбочках для ванн и мужских духах. Я тайно храню флакончик, когда чувства становятся слишком сильными и мне нужно

почувствовать его рядом.

Где-то должно быть правило, что я не должна быть так настроена на него.

Но, возможно, я не читала мелкий шрифт этого правила. Возможно, правила, в конце концов, глупы.

Они мне не подвластны.

Или мир.

Или то, какая я счастливица.

Быть может, как говорил папа, я могу добиваться того, чего хочу, с такой страстью, на какую только способна.

Или, может, мне не стоило хрустеть оставшимися таблетками экстази, будто это была конфета.

От этого меня только клонило в сон, и я собиралась заниматься только этим, пока мама не заедет за мной.

Но проснувшись, я увидела сцену, которую считала простым переводом моих многочисленных снов.

Запретных снов.

Фантазий.

Однако это невозможно, потому что он в пределах расстоянии прикосновения.

Потому что тепло, излучаемое его телом, отражается от моего и скатывается в долину между грудями.

Оно прокладывает дорожку к низу моего живота и скапливается между бедер.

Почему он так красив? Зачем ему понадобилось красть звезды, небо и меня?

Почему у него такие беспорядочные волосы, которые спадают на лоб и просятся в мои пальцы?

Почему у него лицо и тело модели и душа дьявола, стремящегося получить награду за популярность?

И почему, просто почему я должна была его заметить?

Стало практически невозможно не искать его. Куда бы я ни шла, он будто околдовал меня.

Может, у него в глазах темная магия?

А в душе сатанинские ритуалы.

— Я твой фетиш? — спрашивает он с легким недоумением, но ухмыляется, на его щеках появляются красивые ямочки.

С тех пор как я произнесла эти неловкие слова, в воздухе витает напряжение. Сексуальное, если быть более точной.

Последнее, чего я ожидала от нас.

По крайней мере, с его стороны.

Но я вижу это, в его джинсах, выпуклость, которая упирается в ткань, как четкий перевод его желания.

— Я добавила экстази в тот напиток, который ты выпил ранее, — говорю я вместо того, чтобы смущенно ответить на его вопрос.