Мой плохой босс (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"
И что мне делать, если все мои планы пошли под откос? Только валить домой и переваривать это откровение о своей главной бухгалтерше. И думать, что мне делать со своим возмездием, и не проще ли её уволить все-таки?
И мне очень интересно, почему я этого не делаю? Почему я остаюсь? Почем шагаю к бару, осторожно огибая остальных гостей. Хотя я и не замечаю, среди кого пробираюсь.
Я вообще ничего не вижу, кроме неё. У меня даже дышать не получается, только судорожно хватать ртом воздух — благо рот у моей маски все-таки открыт.
Не могу отвести от неё взгляд. И ловить каждое её движение глазами тоже не могу.
Почему она так на него смотрит? Будто уже кожу с него сняла и нету зрелища прекраснее. Будто он — самое необходимое для неё сейчас…
Что это за хрен вообще такой? С какой горы он взялся?
Чертов намордник. Я вижу только темную шевелюру, и профиль. Мне бы только морду лица его увидеть, а дальше… Дальше я его найду, и популярно объясню, куда ему следует исчезнуть.
Вопрос — почему меня бесит этот конкретный раб, ответа никакого не получает.
Разве что…
Потому что ни на кого она не должна смотреть вот так!
Хмельницкая чуть двигается, подцепляет носком туфли подбородок мужика, поднимая его лицо.
Почему это смотрится настолько эротично, что я все-таки тянусь к шее, распуская на ней галстук?
Надо бы докопаться, хоть до чего-нибудь, но мне, увы — не до чего. У мужика перед Хмельницкой шире плечи, шире и мощней спина. И я, еще утром предполагавший, что с фигурой у меня все хорошо, пережевываю мысль, что, возможно, количество тренажерки в моей жизни все-таки надо удвоить.
— Ты новенький? — кашляет над моим ухом бармен. Отвлекает!
— Да, — отрывисто бросаю я, лишь бы бармен отвязался, а сам не могу не смотреть, как мужик у ног Ирины прижимается щекой в наморднике к её голени и скользит выше.
А может, я и не стану ничего ему объяснять. Просто урою сразу же. Господи, ну какого хрена она его так глазами жрет? Кажется, еще пара минут — и трахнет прямо тут, уложив его прямо на этом паркете, и усевшись сверху.
— О, Ирия и Пэйн, — тянет над моим ухом бармен, — понимаю, на них невозможно не пялиться. Вот только сразу закатай губу. Она не берет нижних на постоянку. Порет только на заказ, по прайсу, и записываются к ней за полгода уже опытные. У неё только с Пэйном особые отношения.
Я откладываю в мыслях информацию про «порки на заказ». Кажется, теперь я знаю, как Ирина заработала на свой мерс. И… И нет, презирать её за это уже не получается. А вот думать о том, скольких же она порола… Душно! У них тут вообще есть кондиционеры?
— Особые отношения — это как? — спрашиваю, только чтобы отвлечься от этих наркоманских мыслей. В конце концов, какое мне дело?
А там, на кожаном диване, Хмельницкая прихватывает своего раба за волосы, оттягивает их назад, но и сама склоняется к мужскому лицу. Я вижу, как шевелятся её губы. Она что-то шипит, яростно кривя губы…
…и как много я бы отдал, чтобы услышать, что именно?…
— Особые отношения — заходящие за границы их контракта, — спокойно откликается бармен. — Она знает его в реале, она ездит к нему на сессии, когда ей это требуется, а не когда это нужно ему. Пэйн сначала просто ездил к ней на порки, она была только мастером, предоставлявшим ему услуги, а теперь, вон, погляди — она его вызвала сама. Ей стало плохо, ей потребовался саб. И она выбрала Пэйна. Не в первый раз, кстати.
Каждым словом этого монолога можно отравить три гектара земли. А достаются они все мне.
— А он? — не зная зачем, спрашиваю я. Какое мне дело, как этот урод относится к Ирине? Зачем мне это знать?
— А Пэйн будет служить ей, даже если ради этого потребуется сдохнуть, — откликается бармен.
Сука… Аж свело все внутри. Ну какого хрена со мной происходит, а?
Я бросаю взгляд на бармена. Он тоже смотрит на Хмельницкую и этого ублюдка, у её ног. Не как я — с интересом, будто наблюдает интересный спектакль.
Мой внезапный собеседник — совсем молодой парнишка, дай бог, чуть старше двадцати. И у него очень знакомое лицо. Я вряд ли видел именно этого пацана, но его отца знаю точно. Осталось только вспомнить конкретное имя. Не могу. Меня сбивает черная клепаная кожаная полоса на горле парня. Под кадыком поблескивает серебристая пластинка. Кажется, с гравировкой. Я чуть щурюсь, чтобы разглядеть надпись.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Собственность хозяйки клуба.
Интересно, что сегодня останется от моего шаблона? Пыль? О, да! Кровавая пыль.
— О, ошейник, — улыбается бармен, чуть подаваясь вперед, и прям-таки вынуждая меня снова вернуться взглядом к парочке в углу бара, — знаешь, тыщу раз это уже видел, а все равно — люблю смотреть снова и снова… Это всегда красиво.
А вот я бы выжег себе глаза. С удовольствием. Закрыл, зажмурился, отвернулся — лишь бы не видеть, как Ирина делает это… Своими собственными пальцами стягивает на горле этого своего Пэйна черную кожаную петлю. Смотрит на него, глаза в глаза, и между их лицами пара дюймов, не больше.
Такое ощущение, будто при мне она залезла этому своему Пэйну в штаны и страстно ему дрочит, не меньше — а я почему-то вынужден быть обычным зрителем.
— Нет, все-таки насколько же они космические… — тянет бармен, — прямо очень друг другу подходят…
Сука…
Опять, да! Ну, а что поделать, если больше никаких междометий у меня не находится?
Нет, так дальше продолжаться просто не может.
Я должен что-то сделать. А что я могу? И сколько у меня времени?
— Слушай, а что ты там говорил про их контракт? — я поворачиваюсь к бармену. — Что это вообще такое?
Тайна явно не коммерческая, потому что треплется бармен Сережа с охоткой, так, будто из его рта только что кляп вытащили. Но информативно.
— И в каких случаях контракты расторгаются?
Объясняет пацан путано, приходится фильтровать, впрочем это для меня дело привычное. Фильтровать и вычленять из кипы слов или завала цифр нужную мне информацию я умею прекрасно.
Нет, все, что мне объясняет бармен — муть страшная, ей богу. Никакой юридической силы у местных контрактов нет, все держится на честном слове, но… Видимо, поэтому Геныч обещал меня урыть. Здесь если испортишь репутацию, то все — эхо от твоих подвигов разлетится во все стороны, и в приличной тусовке тебя уже и не примут.
Это мне и нужно.
А что самое важное — Сережа укладывается в семь минут. Почему я знаю? Потому что на восьмой Хмельницкая поднимается с дивана, разматывая поводок, намотанный на запястье.
Она меня не видит. Кажется, даже маску я мог не покупать — все равно без толку. Она вообще никого не видит, для неё есть только Пэйн и никого больше.
Уходят. Мое время вышло — они уходят. Нет, не в сторону выхода, в другую дверь неподалеку от их дивана.
Я соскакиваю с барного табурета и шагаю следом. Правда, когда я оказываюсь за дверью — Ирина уже шагает вдаль по коридору, ведет своего саба на поводке. Коридор темный, тоже освещается только алой подсветкой и яркими подсвеченными цифрами на дверях.
Коридор же перегораживает вертушка, а рядом за конторкой подпиливает ногти девица с ярко-красными волосами.
— В игровую зону вход только вместе с госпожой, — меланхолично замечает она, когда я замираю у перегораживающей проход вертушки, — выбери себе хозяйку и приходи. Мы пропустим. Не стоит беспокоить тех, кто свой выбор уже сделал.
Черт!
Нет, можно было бы проскочить, и рвануть следом — но рядом с этой вот администраторшей стоит бугай, один удар которого гарантирует мне крепкий нокаут. Нет, пожалуй, я не готов к такому быстрому завершению этого вечера.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})И все же, еще минуту я стою, провожаю взглядом парочку. Ровно до той поры, когда Хмельницкая затаскивает этого своего Пэйна в дверь с пылающим алым цифрой «5». Ну, хорошо хоть их номер не за поворотом коридора оказался…
Мне нужно поторопиться.
Я возвращаюсь в барный зал, оглядываюсь. Я совершенно точно замечаю несколько женщин, поглядывающих на меня с интересом.