Николас Спаркс - Дальняя дорога
Она приглаживает выбившуюся прядь волос, не сводя с меня пристального взгляда.
– Помнится, я сказала, что никогда не пробовала ничего вкуснее шоколадной шипучки.
Так и началось. Трудно назвать нашу любовь увлекательным приключением или волшебной сказкой, как ее обычно изображают в кино, но случившееся казалось божественным даром. Просто не верилось, что Рут увидела во мне нечто особенное, но у меня хватило ума не упустить возможность быть с ней. Мы проводили вместе большую часть свободного времени, хотя его оставалось не так уж много. Лето быстро заканчивалось. Франция, по ту сторону Атлантики, уже капитулировала, битва за Англию шла полным ходом, но в эти последние недели лета война казалась такой далекой. Мы бродили в парке и без конца разговаривали. Как раньше делал Дэвид, я угощал Рут шоколадной шипучкой, дважды водил в кино, один раз пригласил вместе с матерью на ланч. И неизменно провожал домой из синагоги. Родители Рут шли в десяти шагах позади, позволяя нам пообщаться.
– В конце концов они меня полюбили.
– Да. – Она кивает. – Потому что я тебя полюбила. Ты был такой забавный. Я впервые начала смеяться с тех пор, как покинула родину. Мой отец потом всегда спрашивал, что ты такого смешного сказал, и я объясняла, что дело не в том, что именно ты сказал, а в том, как ты это сказал. Например, с каким лицом описывал, как готовит твоя мама.
– Она не умела даже яйцо сварить.
– Ну, вряд ли настолько плохо.
– Я научился есть не дыша. Почему, как ты думаешь, мы с отцом были худые как щепки?
Рут качает головой.
– Если бы только твоя мать знала, что ты говоришь такие ужасные вещи.
– Она бы не обиделась. Мама знала, что хорошей кухаркой ее не назовешь.
Рут некоторое время молчит.
– Жаль, что у нас было так мало времени тем летом. Я очень грустила, когда ты уехал в колледж.
– Даже если бы я остался, мы бы все равно не смогли общаться. Ты ведь тоже уехала. В Уэлсли.
Она кивает, но как-то неуверенно.
– Я просто не могла упустить такую возможность. У папы был там знакомый профессор, и он очень мне помог. Но все-таки год выдался трудный. Хоть ты и не переписывался с Сарой, я знала, что вы снова видитесь, и волновалась, что твои прежние чувства оживут. Я боялась, что Сара увидит в тебе то же, что и я, и заставит забыть обо мне.
– Исключено.
– Теперь-то я знаю.
Я слегка наклоняю голову, и перед глазами вспыхивает белая молния, а в лоб словно вонзается железный шип. Закрываю глаза, ожидая, когда боль утихнет, но она не проходит целую вечность. Я сосредотачиваюсь, пытаюсь дышать медленно, и наконец она отступает. Ясность зрения постепенно возвращается, и я вновь думаю об аварии. Лицо липкое, спущенная воздушная подушка покрыта пылью и кровью. Кровь меня пугает, но, несмотря на это, в машине творится какая-то магия – магия, которая вернула мне Рут. Я сглатываю, чтобы увлажнить пересохшее горло, но слюны нет, а горло словно натерли наждаком.
Я знаю, что Рут встревожена. По силуэту тени понятно, как она за мной наблюдает. Женщина, которую я всегда обожал. Я вспоминаю 1940 год, надеясь отвлечь Рут от ее страхов.
– Хоть ты и беспокоилась из-за Сары, – говорю я, – но не приехала на зимние каникулы, чтобы повидаться со мной.
Рут, разумеется, закатывает глаза – обычный ответ на мои жалобы.
– Я не приехала, потому что у меня не было денег на билет, – произносит жена. – И ты это знаешь. Я работала в отеле и никак не могла уехать. Стипендия покрывала только расходы на учебу, а за все остальное я платила сама.
– Да, да, оправдывайся, – шутливо подначиваю я.
Она, как обычно, пропускает мои шутки мимо ушей.
– Иногда я всю ночь дежурила, а утром надо было идти на лекции, и я старалась не заснуть над открытой книгой. Думаешь, мне легко жилось? К концу учебного года я мечтала вернуться домой, хотя бы для того, чтобы выспаться.
– Но я разрушил твои планы, потому что встретил тебя на станции.
– Да. – Она улыбается. – Разрушил планы.
– Мы не виделись девять месяцев, – замечаю я. – Я хотел сделать сюрприз.
– И сделал. В поезде я гадала, будешь ли ты меня встречать, и боялась разочароваться. А когда поезд остановился и я увидела тебя в окно, сердце у меня так и подпрыгнуло. Ты был такой красивый.
– Мама сшила мне новый костюм.
Рут задумчиво усмехается, погруженная в воспоминания.
– И ты привез с собой моих родителей.
Я пожал бы плечами, но боюсь двигаться.
– Я знал, что они тоже хотят тебя встретить, а потому попросил у отца машину.
– Очень любезно.
– Или, наоборот, эгоистично. Иначе бы ты поехала прямо домой.
– Да, наверное, – лукаво замечает она. – Но конечно, ты и об этом позаботился. Ты заранее спросил у моего папы, можно ли пригласить меня на ужин. Ты приехал прямо на фабрику, чтобы заручиться его согласием.
– Я не хотел давать тебе повода для отказа.
– Я бы не отказала, даже если бы ты сначала не спросил у папы.
– Теперь я это знаю, а тогда не знал, – отвечаю я, повторяя ее слова. Мы с ней во многом похожи – и так было всегда. – Когда ты вышла из вагона, помнится, я подумал: «И почему на перроне не толпятся фотографы?» Ты походила на кинозвезду.
– Я провела в дороге двенадцать часов и выглядела ужасно.
Мы оба знаем, что это неправда. Рут была красавица, и даже когда ей перевалило за пятьдесят, мужчины по-прежнему провожали ее взглядами, если она входила в комнату.
– Я едва удержался, чтобы не поцеловать тебя прямо там.
– Неправда, – говорит Рут. – Ты бы никогда не рискнул сделать это в присутствии моих родителей.
Конечно, она права. Я отступил, позволяя родителям поприветствовать и обнять дочь, и лишь потом, спустя несколько минут, подошел сам. Рут читает мои мысли.
– В тот вечер папа впервые понял, что я в тебе нашла. Потом он мне сказал, что ты не только трудолюбивый и добрый, но еще и настоящий джентльмен.
– И все-таки он сомневался.
– Всякий отец считает, что его дочери никто не достоин.
– Кроме Дэвида Эпштейна.
– Да, – дразнит Рут. – Кроме Дэвида.
Я улыбаюсь, хоть от этого голову вновь пронзает электрический разряд.
– За ужином я не отрываясь смотрел на тебя. Ты стала еще красивее, чем раньше.
– Но мы опять чувствовали себя чужими, – подхватывает она. – Понадобилось некоторое время, чтобы разговор потек непринужденно, как летом. И так до вечера.
– Я очень старался.
– Ты просто был собой, – говорит Рут. – И в то же время нет. За тот год, что мы провели порознь, ты из мальчика сделался мужчиной. Ты даже взял меня за руку, проводив до двери, хотя раньше никогда этого не делал. Я хорошо помню как по телу пробежали мурашки. А потом ты остановился и посмотрел мне в глаза, и я поняла, что сейчас будет.
