Мария Фашсе - Правда по Виргинии
В этом смысле Августин очень похож на меня. Вчера мы разговаривали по телефону. «Что мы будем делать, когда я вернусь?», «Куда мы поедем на каникулы?», «Что ты мне подаришь на Рождество?». Он выдал все эти вопросы на одном дыхании, словно приготовил их заранее, словно думал об этом всю предыдущую ночь. Августин жил будущим: он говорил, что никогда не состарится. Как Питер Пен, они даже внешне были похожи: уши немного заостренные и непослушная прядь волос, вечно падающая на глаза (это он унаследовал от Диего). Напоследок он у меня спросил: «Что ты собираешься делать завтра?» – а не «Что ты делала сегодня?» – как спросила бы я.
Верить в будущее – это то же самое, что и верить в Бога. Нет никаких доказательств. Я не верила в будущее, то есть я не верила в то, что завтра что-то обязательно произойдет: все происходит спонтанно. Я посмотрела на рыбок: они выглядели такими спокойными и счастливыми в прозрачной воде аквариума. Может быть, только животные живут настоящим. У них нет воспоминаний. Они ничего не боятся.
16
Все запоминается внезапно или непроизвольно. Но как все забывается? В какой момент? Пока мы спим, пока разговариваем? Мы осознаем, когда что-то запоминаем, но никогда не фиксируем факт или процесс забывания.
Это своеобразная защита нашего организма. 'Все происходит автоматически: все что не может быть принято, уходит, растворяется. Иногда возвращается во снах. Сны – это сеть, в которую попадают исчезнувшие люди, слова, факты; это грабли, которые выкапывают из песка то, что было там похоронено.
Осознаваемое воспоминание – это паша официальная версия прошлого. Мы достаем его из закоулков памяти, очищаем, возвращаем к жизни, делаем понятным и безопасным. Мы прячем в недрах подсознания все то, что противоречит образу, который мы создаем о самих себе. Но сны вытаскивают все это на свет.
Томас вернул мне заметку:
– Чего ты начиталась? Фрейда или, как там его, Джунга?
Было удивительно, что хозяин книжного магазина, который изобиловал книгами по психологии, не знал таких вещей, но у меня все время было такое впечатление, что Томас только делал вид, что ничего не знает.
Подошел официант с подносом на плече, остановился около нашего столика и поставил перед нами два стакана, до краев наполненных льдом: один, низкий и толстый, – для Томаса и другой, высокий и узкий, – для меня. Я смотрела, как он открывает бутылку «кока-колы» и наливает виски, которое, казалось, становилось гуще, смешиваясь со льдом. Поцелуи Томаса: я в жизни не пробовала ничего вкуснее, чем виски через поцелуи Томаса. Но это было очень давно.
– Мне то же самое, – сказала я и убрала заметку в сумку.
– Унести «кока-колу»?
– Нет. Я буду пить коку и то же самое, что пьет Томас.
Я превосходно себя чувствовала, сжимая ледяной стакан, наблюдая, как пена поднимается до краев, отлично осознавая ту маленькую власть, которую мне давали легкий загар, длинная юбка и черный топ на тоненьких бретельках.
Томас разглядывал четыре родинки у меня на груди, шею, губы, руки, запястья.
– Какая же ты красивая, – произнес он с такой интонацией, как сказал бы «надо отрегулировать кондиционер» или «нужно будет придумать еще одну рубрику, чтобы как-то обновить журнал». – Нет, дело не в том, что ты красивая; сюда постоянно приходят женщины гораздо красивее тебя. На самом деле ты не такая уж и красивая.
– А-а.
– Но ты…
Я ждала, что он продолжит, я хотела, чтобы он продолжил: «Ты даже и представить себе не можешь, как ты мне нравишься. Ты мне всегда нравилась».
Вернулся официант, держа в руке виски и стакан, в котором было больше льда, чем в стакане Томаса, словно он заботился обо мне по поручению моей матери. Конечно, мама бы сказала, что они могли подмешать что-нибудь в лед. «Пусть бутылки открывают при тебе, а стакан пусть приносят пустой», – постоянно напоминала мне она, когда я собиралась на танцы. Представляя себя невинной жертвой насильственного введения наркотиков, я пугалась больше, чем мама. Мне не нравилось быть собой, но мысль о том, что я стану другой, вызывала у меня панику.
– Так достаточно? – спросил официант. Он снова наполнил стакан Томаса и пошел обслуживать другой столик.
Я поставила к себе оба стакана, словно собиралась пить сразу из двух.
– А тебе что снится? – спросила я.
– Я почти никогда не помню. Да, есть вещи, которые мне снятся достаточно часто. Например, что у меня выпадают зубы. Они выпадают по одному, и я собираю их руками. Пытаюсь вернуть их на свои места, но они снова выпадают, в итоге я кладу их на полку рядом с пеной для бритья и выхожу на улицу. Но сегодня, раз ты спрашиваешь, я проснулся, думая о тебе. Может быть, ты мне снилась, не знаю, но я проснулся, вспоминая, как ты делаешь вот так, – он показал мне на лоб, – как ты хмуришь брови, когда что-то не понимаешь.
«А твоя жена была рядом, пока ты вспоминал обо мне?» – могла бы спросить я. Ноя уже тысячу лет не думала о таких вещах. Ревность – это то же самое, что и ирония, определенный вид иронии, язвительность, которая превращает женщин в старух: у них сужаются губы, появляются морщинки около рта и вокруг глаз.
– В Соединенных Штатах над крысами и птицами ставили опыты, – сказала я. – Птицы поют во сне. Они воспроизводят новую песню, которую придумали днем. Воспроизведение не совсем точное, они добавляют или заменяют некоторые ноты; то же самое происходит с нами, когда мы спим: сны похожи на реальность, но они и отличаются от нее. Во сне объединяются наши воспоминания: они соединяются и отправляются в наше подсознание. – Я почти цитировала свою заметку. – Это называется фазой REM, – я так и сказала: ар и эм, – «быстрое движение глазами». Ты замечал, что, когда мы спим, у нас дрожат ресницы?
– Я думал, что REM – это рок-группа.
– Одна из моих любимых.
– А тебе что снится?
– Я в школе. Учительница смотрит в журнал, выбирая, кто пойдет к доске. Я пока быстро пытаюсь прочитать урок, который не выучила. И тут она вызывает меня: «Гадеа». И я просыпаюсь вся в поту.
– Но я уверен, что ты всегда была хорошей ученицей.
– Я хорошо умела врать. Это то же самое, что ты только что говорил. Мы оба знаем, что я некрасивая, но по какой-то причине люди думают иначе. На самом деле, я вру всю жизнь. С самого детства. Кажусь красивой, будучи страшной; худой, будучи толстой; яркой, будучи незаметной; умной, будучи глупой, – сказала я и заплела волосы в косу, которая тут же развалилась.
– Ум – это самое непонятное качество из всех. – Томас провел пальцем по краю стакана. – Когда говорят, что этот человек умный, я никогда до конца не понимаю, что этим хотят сказать. В большинстве случаев нет никого глупее, чем умная женщина.
