Бонни Камфорт - Отказ

Он за руку повел меня к дивану в гостиной.

– Может быть, ты удивишься, услышав это… – Он замолчал, привлек меня к себе и погладил по руке. – Я одинок. Я постоянно среди людей, но очень редко встречаю тех, кто меня действительно интересует. Вот почему мне так хотелось опять увидеть тебя. В тебе столько всего намешано! Несмотря на весь твой профессионализм, ты выглядишь так, словно тебе недостает человека, который бы обнял тебя, успокоил и усыпил.

– Ты прав, – сказала я.

Если Умберто разглядел во мне то же самое, что и Ник, то высказал он это гораздо мягче. Я прижалась к нему.

Мы долго сидели рядом, ничего не говоря, держась за руки. Я была рада, что он не спешил сразу заняться сексом. Потом, когда он отвез меня домой и поцеловал на прощание у двери, я принялась анализировать каждую деталь того вечера.

10

В течение нескольких следующих недель Ник, приходя на наши сеансы, держался скованно, и я подумала, что, может быть, это он послал мне открытку, выразив таким образом чувства, которые не решался высказать открыто. Я больше не подозревала его в том, что он оторвал полоску обоев. Похоже, это сделали сестры Ромей, потому что они сердились на меня, и подобная месть была бы вполне в их духе.

Я предложила Нику приходить ко мне два раза в неделю, чтобы ускорить курс лечения, и он согласился, но у нас не получалось визуального контакта: во время сеансов он ерзал на диване или вышагивал по комнате.

– Может быть, вам неудобно обсуждать ваши проблемы здесь? – говорила я. – Может быть, вы считаете, что я вас не пойму?

На эти мои отчаянные попытки добиться его доверия он отвечал:

– А я и не знаю, в чем заключаются мои проблемы. Или:

– Я и сам не понимаю себя.

Но все-таки он продолжал приходить, и это свидетельствовало о том, что, не признаваясь в своих затруднениях, он, тем не менее, нуждался в помощи.

Он сказал, что желудок у него работает лучше. Он рассказывал мне анекдоты, отлучался в ванную, болтал о том, о сем. На его вопросы, не относящиеся к делу, я отвечала односложно и замолкала. Я ему объяснила, что не буду обсуждать свои личные взгляды на те или иные проблемы, но позволяла ему продолжать, не переставая в то же самое время искать темы, которые помогли бы раскрыть в нем что-то важное. Иногда не относящиеся на первый взгляд к делу вопросы давали ключ к пониманию внутреннего мира пациента.

Он встретил мое молчание негодованием, все возраставшей враждебностью. Он считал, что если не говорить без умолку, то деньги на психотерапию потрачены зря. Свою враждебность он выражал, критикуя мою внешность.

– Вы слишком оголились сегодня, – говорил он, если я надевала юбку чуть выше колена.

Или:

– Думаю, что вам нужны менее яркие румяна. Однажды он заявил:

– Думаю, что ваши сережки должны быть поменьше, а то вы похожи на диктора из программы новостей.

Я уже давно научилась тому, чем должен владеть психотерапевт: бесстрастно воспринимать отношение к себе со стороны пациента. Пациент может говорить, что он меня ненавидит, любит меня, завидует мне, он может меня критиковать, хвалить или проявлять чрезмерную заботливость. Я умела отрешиться от подобных замечаний и оценивала их только с точки зрения информации, которую они несли о самом пациенте.

Поэтому в ответ на атаки Ника я концентрировала внимание на том, что скрывалось за этими выпадами. Я знала, что, как бы я ни выглядела, он найдет повод придраться к моему виду, потому что это помогало ему сохранить дистанцию между нами и держать себя в определенных рамках.

Но несмотря на всю свою закалку в этом отношении, я начинала чувствовать неловкость от его замечаний. В те дни, когда предстояла встреча с ним, я стала особенно придирчиво рассматривать себя в зеркале.

Мы продолжали встречаться дважды в неделю в течение двух месяцев; стоял уже конец мая.

– Мне не о чем говорить сегодня, – опять начал он. – Я прекрасно себя чувствую.

– Расскажите мне еще о том, что значит «хорошо себя чувствовать».

Я попыталась справиться с охватившим меня чувством разочарования, подсчитывая число клеточек в оконном стекле. Восемнадцать.

Он пожал плечами.

– Ничто меня не беспокоит. Я сегодня до одури наработался у себя в конторе и предвкушаю вечерний матч.

Я поразилась бедности его внутреннего мира. Его голова была забита политикой, юридической информацией, спортивными новостями и сведениями о достоинствах разных марок автомобилей. Деятельность его была поистине кипучей: он вел дела множества клиентов, ездил по судам, выпивал с приятелями, занимался спортом и слушал музыку. И все это для того, чтобы отгородиться от собственного внутреннего «я».

– Вчера у меня была новая женщина, – сказал он. – В постели она ни к черту не годится. Должно быть, фригидна.

Он, естественно, всю проблему связывал с партнершей.

– Раньше у вас такое бывало? – спросила я.

– Не часто. Женщины меня любят. Я даже помогаю им подбирать одежду и прическу. Взять вас, к примеру. Не обижайтесь, но если бы вы иначе уложили волосы, осветлили бы некоторые пряди, то это придало бы вашему лицу живость, да и цвет стал бы лучше. Не такой мышиный.

Какой же он все-таки сукин сын! Это меня сильно задело, но я сумела сохранить бесстрастное выражение лица.

– Просто замечательно, что вы так внимательно относитесь к моему внешнему виду.

– Я знаю, что вас это раздражает, но я оказываю вам любезность. У меня глаз наметанный, я знаю, что идет женщинам. Всему этому меня научила мать. Я, кстати, отлично делаю педикюр. У меня даже есть специальная пенорезина, которая помогает приводить в порядок пальцы ног.

Я с трудом удержалась от улыбки, представив себе Ника, склонившегося над женскими ногами.

– Для вас это один из способов выразить свои чувства?

– Да.

– Так можно женщину и оттолкнуть.

Он распустил галстук, а потом опять его подтянул. Глупая некрасивая самодовольная ухмылка искривила его губы, он склонился над кофейным столиком и провел пальцами по его краю.

– Вы бы так это расценили?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Мне кажется, вы неверно оцениваете свою внешность.

На мне был костюм на пуговицах, без блузки; я не могла снять жакет, и поэтому теперь обливалась потом. По иронии судьбы я выбрала именно этот костюм, потому что считала, что он подчеркивает талию, а мягкий голубой цвет мне очень идет. Часть моей защиты против атак Ника состояла в том, чтобы особенно тщательно заботиться о своей внешности в дни его появлений.

Я сказала голосом настолько спокойным, насколько мне это удалось:

– Вы бьете меня по тому месту, которое, по-видимому, считаете наиболее уязвимым.