Алина Политова - Серпантин

назвал тебя так. И почему Герка стал Геркой? Он же всегда был Жориком. Наши

маленькие тайны, верно? Жаль, что многие из них я успел позабыть…

Настали странные дни. Георгий обрушил на меня эту безумную новость, о том, что

ты в городе, ты прежняя, а те фотографии просто бред… Я спорил с ним, что-то

доказывал, но, милая, ты же знаешь, почему я это делал. Или нет?..

Но что бы я ни говорил Герке, после его слов я потерял покой.

Ты где-то рядом, я ощущаю это каждую секунду, и это просто сводит меня с ума.

Снова вернулись какие-то противоречия, правда, теперь уже другого рода. Я умираю

от желания видеть тебя, и в то же время меня мучают сомнения. Я сразу вспоминаю,

что произошло тогда, когда тебя забрали. Что скажешь мне ты, спустя столько лет…

Впрочем, ради того, чтобы ещё хоть раз дотронуться до тебя, я готов пережить тот

кошмар снова.

Впрочем, кое-что беспокоит меня ещё. Одно смутное предчувствие, может, в этом

ничего и нет, но всё же…

Я боюсь того, что может произойти, если ты вновь появишься в нашей жизни. Ведь

мы уже не дети и всё безнадёжно изменилось. Только вот наши чувства к тебе

остались прежними. Или они тоже изменились?.. Я не знаю. Ведь ты тоже стала

взрослой. И может быть, мы трое бредим той маленькой девочкой, которая осталась

в прошлом. Той девочкой, которой ты давно уже перестала быть.

Извини, ведь я не об этом хотел написать, нет. Мне хотелось написать о нас с

тобой — о тебе и обо мне. О том, что я солгал сегодня зачем-то Герке, говоря,

что видел в тебе лишь причину наших несчастий и ничего более. Я так и не

рассказал ему о той маленькой хрустальной слезинке, которая блестела у тебя на

щеке, когда мы прощались. Я не рассказал ему, что, глядя на эту слезинку,

простил тебе всё. Ты помнишь, мы стояли возле бьющегося в агонии, истекающего

кровью человека, а я смотрел на осколок хрусталя на твоём лице, заранее прощая

тебе свою искалеченную жизнь, ночные кошмары, бессонницу и даже боль, с которой

я вывожу сейчас твоё имя.

Ева…

Я часто вспоминаю, как увидел тебя в первый раз.

За окнами сияло ослепительное сентябрьское солнце, листья только-только начали

окрашиваться в свои яркие цвета, и один из них, сорванный лёгким ветерком,

залетел в класс и упал на мою тетрадь. От неожиданности я дёрнул рукой и посадил

огромную кляксу на последнюю строчку уравнения. Именно в этот момент дверь в

класс открылась и все, как по команде, оторвали головы от тетрадок. Я был

слишком поглощён борьбой с кляксой, которая грозила вот-вот засохнуть, поэтому

поднял глаза, лишь когда услышал голос Викентия Петровича.

Боже мой, Ева, мог ли я подумать, что пройдёт год, и этот самый Викентий

Петрович будет лежать в луже крови, а ты, тряся меня за плечи, истерично

кричать: " Никогда! Никогда никому не говори! Если ты расскажешь правду, то

больше не увидишь меня, слышишь!"

Я не рассказал никому правды, милая. Но не сделал это только потому, что ты

запретила мне.

Это значит, что я ещё увижу тебя?

Но нет, хватит об этом. Ведь я сел за это письмо, чтобы отвлечься, и сам же

вернулся к этой теме…

Так вот, на чём же я остановился…

Да, я услышал голос Викентия Петровича и поднял глаза.

Ты стояла рядом с ним возле исписанной уравнениями доски, такая бледная,

равнодушная и…взрослая. Да, именно взрослая. Странно, что мне пришло тогда на

ум такое определение, ведь в нашем классе были девочки и выше тебя, и более

развитые физически, но они никогда не казались мне взрослыми. А ты…

У тебя были две чёрные, как вороново крыло, косички, завязанные такими же

чёрными блестящими ленточками и глубокие тёмно-зелёные глаза. Никогда больше я

не встречал людей с таким цветом глаз. Я пялился на тебя, как заворожённый,

удивляясь этому восхитительному океану, что плескался за твоими ресницами, и

неожиданно понял, что ты тоже смотришь на меня. Наверное, тебя развеселила моя

ошарашенная физиономия, иначе, чем ещё я мог заслужить твоё внимание, конопатый

маленький очкарик. Но как бы там ни было, океан твоих глаз вдруг качнулся. Что

это было, усмешка?

Я почувствовал, что краснею с головы до пят. В смущении опустив глаза, я с

удвоенной силой принялся за кляксу.

Викентий Петрович сказал, что тебя зовут Женя Самохина, и что ты теперь будешь

учиться в нашем классе.

Скорее всего, уже в тот момент, когда я, красный, как рак, судорожно размазывал

по тетради злополучную кляксу, думая о том, что имя Женя никак не подходит тебе,

океан не могут звать так просто, уже тогда я был в тебя влюблён. У Герки и

Алексея всё было иначе, они постепенно пришли к тебе. Я же завяз в твоих глазах

с первой секунды. И я был самой лёгкой твоей добычей, верно, милая?

Нет, тебя, конечно же, не посадили со мной за одну парту. Моим соседом был

Колька Удовкин, отчаянный хулиган и безнадёжный двоечник, за которого мне

приходилось делать контрольные. Сама понимаешь, упустить такую золотую курицу

как я, он не мог. Поэтому, как бы мне не хотелось этого, шансы мои заполучить

тебя в соседки, равнялись нулю. Единственным утешением было то, что я мог дни

напролёт лицезреть твою спину и молча страдать.

Но судьба улыбнулась мне (или ухмыльнулась?) в начале второй четверти. Ты сильно

отставала по математике, и по тогдашним странным правилам мне предложили взять

над тобой шефство. Это означало, что после уроков мы должны были вместе

выполнять домашние задания и разбираться в разных математических хитростях.

Сказать, что я был рад, значит, не сказать ничего. Я был счастлив! И ты

наверняка знала об этом. Ты же не могла не замечать с каким, обожанием смотрел

на тебя этот нелепый очкарик.

Это было замечательно. Каждый день после уроков мы шли ко мне домой, наспех

съедали оставленный мамой обед и делали вид, что занимаемся математикой.

На самом деле ещё с первого нашего совместного занятия я понял, что никакой

помощи тебе не нужно. Ты знала предмет ничуть не хуже меня, хотя я был лучшим в

нашем классе. Как-то раз ты проговорилась даже, что была отличницей в предыдущей

школе. Когда я спросил, почему же ты так плохо учишься сейчас, ты лишь пожала

плечами и сухо бросила: "Не хочу". И слово это, сказанное таким тоном, навсегда

отбило у меня охоту о чём-то тебя расспрашивать. Наверное, зря. Герка сказал,

что ты отвечала на любые вопросы.