Линда Холман - Шафрановые врата
Мы вместе очистили лопатами подъездную дорожку от последних кучек грязного снега, а когда закончили, я раскраснелась, мне стало жарко, поэтому я сняла куртку и швырнула ее между сиденьями.
— Сидония, ты простудишься!
— Папа, — сказала я, качая головой и улыбаясь, — садись уже. — Ничто не могло помешать мне испытывать радостное предвкушение.
И хотя снова сесть за руль «Силвер Госта» было действительно чудесно, мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с большим вызовом, чем влажная от летнего или осеннего дождя дорога. Как и предполагал отец, дороги были скользкими, и если я прибавляла скорости, тонкие шины скользили, машину заносило, но это всего лишь удивило меня. Я резко выворачивала руль и выравнивала автомобиль. Отец ничего не говорил, но я слышала, как он сжимал зубами незажженную трубку.
Мое тело остыло, и меня все больше знобило, а руки и плечи просто окоченели. Я пожалела, что сняла куртку, но не хотела признаться в этом. Нажимала на педали я медленно, а одна из них время от времени скрипела. Каждый раз, когда это происходило, я краем глаза видела, что отец резко поворачивался ко мне, но не обращала на него внимания. Несмотря на то что мы выехали из города после полудня, небо все больше затягивало тучами.
На пустынной галечной дороге вести автомобиль было легче. По обе стороны от нас простирались напитавшиеся влагой поля, и я смогла расслабиться, опустила плечи и уже не так крепко держала руль.
— Включи фары, Сидония, — сказал отец, поднимая мою куртку. — Останови машину, надень куртку и включи фары.
Я покачала головой; мне нужно было сосредоточиться, поэтому я напряглась.
— Не темно, папа, — сказала я раздраженно. Позже я вспомнила, что мои последние слова к нему были произнесены немного резким тоном. — Это просто твои глаза.
— Но туман усиливается.
— На дороге нет других машин, — сказала я, взглянув на отца, и заметила, что он держит в руках мою куртку, но вдруг выражение его лица изменилось. Мне показалось, что он сердится, поэтому я покачала головой. — Я сама могу…
— Сидония! — крикнул он, и я посмотрела на дорогу. Впереди неясно вырисовывался грузовик; как бледный призрак во мраке, он ехал по встречной полосе, но его неожиданное появление потрясло меня так, что у меня перехватило дыхание и я резко вывернула руль в противоположную от грузовика сторону.
В последующие дни, недели и месяцы, когда я снова и снова возрождала в памяти эту долю секунды и свою реакцию, я понимала, что в этом не было необходимости; грузовик ехал по своей полосе дороги, а мы — по своей. Дело было лишь в том, что я не заметила его вовремя, так как смотрела на отца, и моя реакция была вызвана этой внезапностью.
Обочина была раскисшей, и когда я пыталась справиться с управлением, машину повело.
— Не тормози! — прокричал отец. — Включай пониженную передачу. Включай!
Я попыталась, но моя правая нога в тяжелом ботинке соскользнула с педали сцепления. Руль закрутился под моими ладонями. Возникло невероятное ощущение полета и затем — темнота. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я открыла глаза. Через переднее стекло было плохо видно. Я стала часто моргать, пытаясь осмотреться. Наконец я поняла, что машина перевернулась набок, а моя щека была прижата к боковому окну.
— Папа? — прошептала я, поворачивая голову.
Под моей щекой раздался странный хруст, и я ощутила слабое покалывание; я подняла руку и прикоснулась к чему-то непонятному, к чему-то торчащему из моей щеки. Когда я вытащила это, то почувствовала боль, как от тонкого жала, и поэтому глупо уставилась на длинный острый осколок, покрытый моей кровью.
— Папа? — снова повторила я, отбрасывая осколок и ища отца.
Его не было на пассажирском сиденье. В какой-то миг я подумала, что, возможно, он пошел звать на помощь, но когда в голове прояснилось, я с ужасом увидела, что окно с его стороны полностью разбито и кровь запеклась на обломках стекла. Я силилась подняться. Одна сторона головы болела, но это была всего лишь слабая ноющая боль. Чтобы выбраться из машины, мне потребовалось перелезть через рукоять коробки передач и перетащить свое слабое тело через пассажирское кресло. Я силилась открыть дверцу прямо в небо. Когда мне в конце концов удалось открыть ее и вылезти наружу, непослушная отяжелевшая нижняя часть моего тела снова напомнила мне о первых днях полиомиелита. Выбравшись из машины, я упала на землю недалеко от открытой двери. Машина частично лежала на дороге, а другая ее часть нависала над небольшим склоном, переходящим в поле с прошлогодней стерней.
Я села, всматриваясь в окрестности сквозь легкий туман.
— Папа! — крикнула я; мой голос стал низким и хриплым.
Я поднялась и побрела к средине дороги. Увидев перед собой какое-то неподвижное темное животное, я подошла ближе и поняла, что это моя куртка.
— Папа! — кричала я, медленно поворачиваясь. — Где ты?
А когда я увидела небольшой холм на вспаханном поле в нескольких метрах от машины, то сразу поняла, что это мой отец. Добравшись до него, я упала перед ним на колени, твердя: «Папа, папа, папочка» и поглаживая его окровавленное лицо. Он лежал на спине, закинув руку за голову, и если бы не широкая рана на лбу и много крови, могло показаться, что он, такой тихий и спокойный, просто спал. Пучок грубой мокрой зимней травы попал ему за ворот. Я вытащила его и приложила свою щеку к его груди. Она была теплая, и я чувствовала, как она медленно поднимается и опускается. И только когда я поняла, что он жив, я заплакала.
— С тобой все будет хорошо, папочка. Все будет хорошо, — рыдая, повторяла я снова и снова, а нас окружало лишь холодное сырое пространство.
Что-то разбудило меня, и я с надеждой резко подняла голову. Но мой отец все еще неподвижно лежал на больничной кровати, и тогда я поняла, что меня разбудило: ноющая боль в шее. Я потянулась, чтобы дотронуться до нее, но нащупала марлевую повязку. Я с удивлением исследовала ее несколько секунд, а затем снова взяла отца за руку, как и в первый раз, когда мне разрешили войти в его палату. Кожа на тыльной стороне его кисти была похожа на бумагу Вены, тонкие и голубые, сплетались в виде паутины под темными участками кожи. Когда отец успел так постареть?
На секунду его дыхание замерло, и я сжала руку отца, глядя ему в лицо. Оно начало подергиваться, но через несколько секунд это прекратилось, дыхание нормализовалось и я снова села. Во рту пересохло. Я подняла металлический кувшин с водой, стоявший на столе возле кровати, и увидела на его боку свое искривленное отражение: волосы свисали спутанными прядями, глаза приняли странную форму, густые брови, белая повязка на шее, губы приоткрылись, словно хотели что-то спросить.
