Джанетт Реллисон - Моя двойная жизнь (ЛП)

Марен запланировала для меня ежедневный часовой урок танцев, потом увеличила время до двух часов, чему я возмутилась. На самом деле, я хорошо умела танцевать, не смотря на то, что говорила Жаклин, мой личный учитель танцев. Очевидно, когда Марен наняла её и сказала, что она будет обучать Кари Кингсли, может быть Жаклин ожидала от меня большего опыта, но она постоянно качала головой, как если бы была ужасно разочарована.

— Гдье твоя йенергия? Убьери этьи движения! Тьи думаешь, льюди хотьят вьидеть ето на MTV?

Словно я брала уроки танцев у инструктора по строевой подготовке.

В общем, Марен управляла моим расписанием с шести утра, когда я просыпалась, и до десяти вечера, когда я уходила в свою комнату без сил. Мне приходилось звонить Лори украдкой между тренировками. Я сказала Лори, что уехала в Калифорнию, потому что обнаружила своего отца и сестру, но не посвятила её в детали. Она рассказывала мне обо всех в школе, включая Тревора и Терезу. Они все еще встречались, но мне было уже всё равно.

Если я разговаривала по телефону больше нескольких минут, Марен появлялась передо мной и начинала постукивать по своим наручным часам до тех пор, пока я не вешала трубку. И не смотря на свои слова, что она позволить мне закончить школу удаленно, она едва ли давала мне на это время. Я несколько раз засыпала, уткнувшись лицом в учебник истории.

— Ключ к успеху, — говорила мне Марен, если я не очень жаждала того, что она для меня приготовила, — это жесткое расписание и тяжелая работа, — потом она добавляла с оттенком презрения — Сожалею, что ты не придавала этому значения ранее, но на самом деле, это время, когда ты можешь поработать над собой.

Мне пришлось запомнить стихи к песням Кари, и когда я путалась, пытаясь повторять их губами под музыку, Марен прикладывала руку к глазам, как будто у неё от меня болела голова и говорила:

— Разве ты не слушала радио в Западной Вирджинии? Я думала, все знают эти слова.

Единственное, чем она была довольна — это тем, как я копировала привычки Кари. Чего я, конечно же, не делала, потому что это были и мои привычки.

День за днем я работала над деталями, которые превратят меня в Кари. Я почти не рассказывала об этом маме. Я знала, что она не одобрит того, что я обманываю людей. Она и без того слишком много вздыхала каждый раз, когда я звонила ей. Она не была рада тому, что я уехала из дома, поэтому я была достаточно сильно удивлена тому, что она прислала мне сапфировое колье.

У моей мамы за всю жизнь была только одна дорогая вещь — сапфировый кулон, окруженный бриллиантами на золотой цепочке. Она никогда не говорила мне, откуда он у неё, но я знала, что он имел для неё сентиментальное значение — иначе она продала бы его много лет назад, чтобы оплатить счета.

Я даже не помню, чтобы она хоть раз надела его. Оно всегда лежало в её шкатулке с украшениями господствуя над более мелкими кольцами и кулонами, которые она носила день за днем. Когда я была маленькой, я взяла его, чтобы поиграть и попала в большие неприятности, но мама всегда говорила мне, что когда я вырасту, оно станет моим.

Когда я обнаружила его в обычной коробочке для ювелирных украшений, рядом с книгами, я подержала его в руке, наблюдая как голубые блики танцевали на его поверхности. Я не могла поверить, что она прислала его. И потом я увидела письмо, которое всё объясняло.

Дорогая Лекси,

Твой отец подарил мне его в ту ночь, когда мы познакомились. Он покупал украшения для своей жены каждый раз, когда уезжал на гастроли, и он купил это для неё, пока был в турне, во время которого она умерла. Он не смог вернуть его или продать, он даже не смог вынуть его из гитарного чехла. Оно лежало там несколько месяцев, и ему было больно каждый раз, когда он вынимал гитару и натыкался на него.

Поскольку я так сильно была похожа на неё, он сказал, что оно мне пойдет и подарил мне его. Я взяла его, потому что хотела помочь ему найти путь к излечению, избавить от болезненных напоминаний.

Я надевала его только в ту ночь. Я всегда думала, что оно не принадлежит мне, но сейчас оно должно принадлежать тебе. Если Алекс не поверит твоим словам, покажи ему это. Даже если он не вспомнит меня, он вспомнит колье.

Люблю, Мама.

Я положила колье обратно в коробку, болезненное чувство разочарования гнездилось у меня в груди. Мне всегда нравился этот сапфир. Он казался чем-то, что могла бы надеть королева. Я с нетерпением ждала, когда смогу его надеть, может быть в день моей свадьбы. Сейчас я даже не хотела, чтобы он был у меня. Он должен принадлежать Кари, не мне. Алекс Кингсли купил его для её матери, женщины, которую он любил, а не для моей матери, женщины, которую он выбросил.

Поэтому оно лежало в коробке на комоде, каждый раз напоминая мне о том, что моя жизнь началась со второго сорта.

Иногда, вместо домашних заданий, я набирала имя Алекса Кингсли в строке поисковика. Я видела множество его фотографий с разных событий, по большей части старые, но попадались и несколько новых. Со старлеткой, висящей на его руке, на церемонии вручения Гремми, когда его включили в Зал Славы кантри-музыки, в качестве народного представителя детей, подвергшихся насилию и детей-отказников. Я нашла это ироничным. Я подумала, что скажут люди, если они узнают, что у него есть дочь, которая была лишена отцовской заботы всю жизнь.

Несколько раз Марен заставала меня за рассматриванием его вебсайта, но она никогда ничего об этом не говорила. Она просто поднимала бровь, бросала на меня многозначительный взгляд и потом уходила.

Я обнаружила, что постоянно думаю о том, сказал ли менеджер Алексу Кингсли, что моя мама была беременна. Иногда я думала, что мой отец знал обо мне всё это время. Тогда я чувствовала гнев, настолько сильный, что он заглушал остальные чувства.

Я даже написала ему письмо. Я выплеснула все свои злые мысли на бумагу.

— Ты не заслуживаешь того, чтобы знать обо мне, — писала я. — Я не покажу тебе свои детские фотографии и видео, и не расскажу тебе о себе. Я никогда тебе не спою.

Но, возможно, ему будет всё равно. Может быть, он подпишет чек, чтобы покрыть расходы на ребенка и скажет мне больше не беспокоить его.

Я удалила письмо, чтобы Марен не смогла его случайно найти. Но оно осталось в моём сердце. Я могла бы повторить его слово в слово.

Потом, в другой раз, я убеждала себя, что менеджер не сказал Алексу Кингсли обо мне. В такие минуты я дрожала от страха и надежды. Могло случиться всё, что угодно. Он мог бы полюбить меня.