Дикси БРАУНИНГ - ТОНКИЙ ЛЕД
– Сто лет ничего подобного не ел, – произнес он спустя некоторое время, откидываясь на стуле и с сожалением глядя в пустую чашку.
Мэгги поникла. Она-то надеялась, что забористый черный кофе ее деда и обильно сдобренные уксусом и жгучим перцем деревенские яства окажут на него такое же действие, что и на нее двадцать пять лет назад. Но тогда вечер только начинался. У нее было время прийти в себя.
– Удивительно, что вам так понравилось, – любезно произнесла она. – Некоторые находят соленую кефаль слишком грубой, и листовая капуста не всем по вкусу.
– А вы пробовали копченую селедку? Почти то же самое. Что до овощей, то кухарка, работавшая на моих родителей, когда я был ребенком, ни одного блюда без них не подавала. И мать, и отец были врачи и хозяйством особенно не интересовались. Если бы не Арвилла, мы умерли бы с голоду.
Мэгги тщетно пыталась отвести взгляд от слегка искривленной линии его усмехающегося рта.
– Неужели?
– Мать родом из Коннектикута. Они с Арвиллой любили спорить, какие овощи следует есть и как их готовить. Спорам пришел конец, когда Ар-вилла однажды взяла свежую спаржу и полдня тушила ее с соленой свининой. А мать ждала к ужину гостей.
Неожиданно для себя Мэгги засмеялась. При звуке ее низкого мелодичного голоса Сэм вздрогнул.
– Наши матери в чем-то похожи, – заметила она. – Моя считала, что список овощей, достойных стола приличного общества, не включает ни листовую капусту, ни турнепс.
– А соленую кефаль?
– Какой же это овощ!
– А разве для рыбы другие мерки? – Сэм подцепил с блюда последний кусок филе и сунул в рот, размышляя, осилил бы он еще чашку жидкого мазута, который она называла кофе. Хотелось курить.
– Мать считает, что кефаль – это не рыба, а издевательство. Рыба для нее – хотя мать коренная бостонка – это лососина, морские языки, горная форель, зажаренная на вертеле, отварная или припущенная в масле. Любая рыба, имеющая настоящий вкус рыбы, с позором изгнана со стола.
– Кстати, о рыбе. Я видел на причале лодку.
Может ею воспользоваться горожанин, в чьем генеалогическом древе в обозримом родстве деревенских жителей не наблюдается?
– Да пожалуйста, берите. В сарае лежит навесной двигатель, но он слабый – всего три лошадиные силы. Когда-то имелся и более мощный, но я его продала.
– Значит, можно кататься на водных лыжах! Мэгги на миг представила загорелого стройного Сэма на водных лыжах: сильные бедра напряжены, мускулистый торс влажно поблескивает над узкими…
– В сарае есть рыболовные снасти, – поспешно сказала она. – Возьмите, если хотите. Наживку можно купить у моста на шоссе.
– Вас не затруднит поехать со мной и показать, где самые рыбные места?
Поехать с ним на рыбалку? Сидеть в тесной лодочке вдвоем, когда кругом на много миль ни души? Нет, она достаточно себя изучила и доверия к себе не питала.
– Нет, Сэм, спасибо. Ближайшие несколько дней я буду очень занята. Собственно, даже ближайшие несколько недель, – поспешно прибавила она, испугавшись, что ради нее он отложит рыбалку. Ее взгляд скользнул по его густым непослушным волосам, чей цвет так разительно контрастировал с загорелым лицом; она почти физически почувствовала, как удаляется в свою защитную скорлупу. Даже черепахи знают, что, когда грозит опасность, надо спрятаться.
Сэм поднялся из-за стола – медленно, словно нарочно демонстрируя ей свой длинный сухощавый торс. Свитер он снял – тот, что был на нем утром, – и теперь его широкие плечи обтягивала синяя рубашка «шамбре». У Карлайла была почти такая же – сплошь из карманов, клапанов и нашивок. Только Карлайл выглядел в ней по-дурацки. На Сэме она сидела просто здорово.
– Красивая рубашка.
– Спасибо. Подарок моей жены.
Эти слова всю ночь эхом отдавались в сознании Мэгги. Когда он их произносил, его голос звучал тяжело. Словно камни бросал. Словно предупреждал ее. Как будто она нуждалась в предупреждении.
Она вспыхивала при одном воспоминании о тех кратких мгновеньях в его объятиях в то утро – его губы, прижатые к ее губам, его язык, овладевающий ее ртом, словно имел на это полное право.
Забудь, приказала она себе. Но, к сожалению, исполнение приказов всегда давалось ей плохо – даже собственных. Не успев вовремя остановиться, она уже предавалась воспоминаниям о его сильных руках и длинных пальцах с квадратными ногтями, о лучиках у его глаз, о солнечных бликах, смягчавших резкие черты лица. И даже о терпком запахе его тела и сладком мятном вкусе губ.
Ты одержима похотью к женатому мужчине, вот до чего ты дошла, Мэри Маргарет Дункан!
Я не одержима! Если мужчина хорошо сложен, если мне иногда до боли хочется ласки рук, поцелуев и.., и…
Мэгги вполголоса выругалась и отшвырнула подушку. Перевернувшись на живот, она сжала ладонь в кулак и вцепилась в него зубами. Она разведена. Это не значит, что она должна себя похоронить. Другие женщины в ее положении заводили романы. Но ее такая жизнь не устраивала. Мужчина, с которым она легла бы в постель, должен быть ей небезразличен, и, следовательно, временная связь исключается. Временная связь когда-то подходит к концу, и Мэгги снова останется при своем. Ее удел – одиночество и непокой.
Нет, снова подвергать себя подобным испытаниям она не согласна. Против этого восставал не только ее разум, но и чувства.
Ее охватили воспоминания о том вечере, когда она сообщила Карлайлу свою большую новость, – воспоминания столь ясные, словно все случилось только на прошлой неделе. Она уже летала как на крыльях, узнав накануне о том, что включена в список кандидатов на пост вице-президента, а теперь и вовсе не знала, куда деваться от радости. Она была изумлена, возбуждена, взбудоражена, словно уже держала счастье в своих руках. Они с Карлайлом давно решили отметить шампанским его вступление в партнерство, но она сочла, что ее новость требует праздника.
– Карр, я сегодня ушла с работы раньше, чтобы заскочить к гинекологу, – сказала она, наливая ему бокал, не успел он снять пальто и поставить кейс. И, не дожидаясь ответа, не в силах более молчать, выпалила:
– Дорогой, угадай, что мне сказали! У нас будет ребенок!
Карлайл поставил бокал, не пригубив, и устремил на нее пристальный взгляд суженных серых глаз.
– Я, наверное, не так понял. Будь добра, повтори, – сказал он.
Она, как последняя дура, потеряла голову от радости и не сразу поняла, что он воспринял новость иначе; чем она.
– Да нет же, Карр, ты все понял правильно. У меня не грипп, и это не усталость, не переутомление. Давление слегка повышено, но беспокоиться нечего. Я на втором месяце. Поэтому я была такая вялая в последнее время.
От недоверия он перешел к насмешкам, которые сменились холодной злостью.
