Елена Богатырева - Танец втроем (Фиса)

— Зелень, — машет рукой Марго, имея в виду не то кактус, не то Ветку.

Это прозвище ей понравилось.

— А где наша Зелень? — любила повторять она по вечерам.

— Ветка весну почувствовала, листочки у нее проклюнулись, к солнышку потянуло…

— И кто у нас нынче солнышко? — не успокаивалась Марго.

Мы с Фисой прикидывались дурочками и пожимали плечами, чтобы не травмировать ее.

— Господи, вот станет потеплее, она еще и зацветет, — строила Марго прогнозы.

— А потом еще и ягодки пойдут, — утешали мы.

Марго стонала. Она чувствовала себя в ответе за столь легкомысленных, как мы, подруг и пыталась выступать в роли нашей опекунши. Мама нас опекать больше не могла. С ней творилось что-то невероятное. Она доживала свой последний весенний срок в нашем коридоре и умирала. То есть постепенно, заживо, можно сказать, уходила в прошлое, в память, в вечность. А младшекурсник между тем оставался на растерзание всем младшекурсницам, которые сейчас благодаря усилиям мамы не смели даже взглянуть в его сторону. Мама вела себя поэтому как смертельно больная. Каждый день она пересматривала жизненные ценности, прощала старые обиды и чуть ли не раздавала вещи остающимся.

Начало марта выдалось совсем не ленинградским. Снег моментально стаял и лужи высохли. Точнее — их выстудили ночные заморозки. Город словно переоделся и ждал чего-то. И мы чего-то ждали.

Мы говорили друг другу: будет большая весна. На коленях у Фисы, когда она бралась за спицы, лежало уже «большое», и она каждый день делала из него «очень большое».

— А что будет потом? — спрашивал Оз.

— А потом все будет хорошо, — отвечала Фиса.

И Оз думал, наверно, что это как-то относится к нему. Потому что с каждым днем становился все спокойнее.

Но однажды, когда нас с Марго не было дома, а Ветка наслаждалась дневным неурочным сном, что-то все-таки случилось. Кстати, именно Ветка потом и рассказала Марго, а та уже — мне, что же все-таки произошло.

— Фиса, поедем в Павловск, — сказал вдруг Оз.

И Фиса ответила ему:

— Нет.

Оз, которому казалось, что лед между ними уже не тот, засуетился, начиная понимать, что это, возможно, только его иллюзия.

— Не съем же я тебя. Ты что, боишься?

Тогда Фиса посмотрела прямо ему в глаза и сказала твердо:

— Нет, Оз, я тебя не боюсь.

Оз начал потихоньку злиться. Кто знает, сколько он готовился к тому, чтобы куда-нибудь позвать Фису. Сколько сил ему стоило выговорить эти слова.

— А зря ты меня не боишься, Фиса.

— Оз, моя жизнь не имеет никакого отношения к тому факту, есть ты или нет. Она сложится так, как хочу я. А я не хочу, чтобы ты в ней присутствовал. Никаким боком. Извини.

— Но ты не учитываешь, что я тоже могу чего-то хотеть.

— Не учитываю. Когда я думаю, брать ли мне зонтик, я никогда не учитываю погоду на Марсе. Потому что она здесь ни при чем.

— И ты будешь жить счастливо, если рядом с тобой кому-то будет плохо?

— Я буду жить очень счастливо. Каждый должен прожить ему отведенную жизнь.

И Оз ушел. И не появлялся два дня.

Наверно, эти дни он старался выбросить Фису из головы и никогда у нас не показываться. Может быть, он разрабатывал план мести или пытался жить своей жизнью. Но только через два дня он снова появился у нас. Он и сам не знал, зачем это делает. Он просто не мог не прийти. Оз выглядел больным и разбитым. Это было раненое животное, и любовь-ненависть откровенно светилась в его взгляде.

Но все-таки он окончательно не поверил ей. У него в голове не укладывалось, что Фиса ему совсем чужая. Даже более чужая, чем любому другому из наших однокурсников. Ведь он так любил ее! Не может этого быть. Она притворяется. Это такая женская игра, это упрямство, все равно она от него никуда не денется. Никуда не уйдет. Ни с кем. Уж он-то об этом позаботится. Он готов был ждать целую жизнь.

Однажды, когда в доме наступил «бумажный» кризис, я забежала к Озу, одолжить пятерку до стипендии. Но его не было. Сосед по комнате предложил мне подождать его, а сам куда-то ушел. На кровати Оза лежали конспекты по истории. Я, ахнула, вспомнив, что завтра мне выступать на семинаре, схватила тетрадку и принялась читать лекцию, собираясь одолжить заодно и конспект. Оза все не было, и я читала про древнюю Грецию, про Эгея и Золотое руно. И вдруг в каком-то месте текст стал походить на бред. То есть шел-шел текст лекции, а потом совсем неожиданно следовало: «…я знаю в молчаливом ожиданье о том что канет в Средиземном море о том кто парус черный лишь приметив шагнет вперед в объятья океана ему вверяя все свои надежды и упованья на иной исход разбитые одним лишь взглядом в море где черной точкой в ясном горизонте все силы отняты и их осталось ровно на этот шаг в безбрежную пучину и усыпальницу земных потерь… вы были правы ждать — больней любого искусно причиняемого зла пожизненно желать принцессы Грезы пожизненно ждать сына из-за моря у пасынка пожизненно любви просить и жизнью расплатиться с ожиданьем… вы были правы Боги человек не вправе тратить дни свои напрасно и ожидание ему платить не вправе благодарностью… Сгорайте! Безумцы не желавшие прожить всю жизнь такой какой она давалась всю жизнь такой какой она была… искавшие и ищущие счастья за кромкой горизонта где и глаз не в силах удержать знакомый образ пригрезившийся бедному рассудку что силится Судьбу преодолеть… Сгорайте! Вашим светом наполняясь быть может мы идущие за вами одержим хоть единожды победу над ожиданьем нашим вместо вас…»

И тут вошел Оз. Я была настолько потрясена, что не сумела сделать вид, будто только что начала читать лекцию. А он настолько устал, что не стал возмущаться. Он забрал тетрадь и опустился на кровать. И мне стало его жалко. Я постояла немного и погладила его по плечу. Он, похоже, даже не заметил этого. Я сказала: «извини» — и вышла. Значит, он приготовился ждать. Нет, не смирился он ни с чем. Смирившиеся не пишут такие сумасшедшие вещи. Да и не ждал он, а жаждал. Он просто сходил с ума.

— Фиса, ты сведешь Оза с ума, — сказала я, заняв пять рублей у Машки и вернувшись домой.

Все посмотрели на меня удивленно. Мы обычно не обсуждали подобные темы в подобных выражениях.

— Он и так вроде бы сумасшедший, — попыталась вставить Марго, — при чем же тут Фиса?

— Ну почему ты не поехала с ним в Павловск?

Фиса внимательно посмотрела на Ветку, которой полагалось спать, а не подслушивать чужие разговоры и тем более не передавать их. Ветка уставилась в потолок.

— Я не поеду с ним никуда никогда, — сказала Фиса.

— А что в этом такого? Развеялась бы. Ты уже свое огромное связала.