Ирина Ульянина - Жена моего любовника

Путь до моего дома был недалек — пешком, в одиночку я добралась бы за двадцать минут, как сделала это утром. Но плестись в сопровождении столь обременительной компании — нет, легче сразу застрелиться!.. Нервы накручивала и высокая вероятность погони. Визитеры наверняка уже убедились, что в квартире никого нет, и ломанулись по нашему следу. Призрак погони — посильнее призрака коммунизма. Страшно подумать, в каком переплете можно очутиться!

— Катя-я, останови бээмвэ-э! Я хочу ехать на бэ-эмвэ-э-э, — сменила пластинку Ксюша.

Нехилые запросы у четырехлетнего ребенка! Я в свои тридцать не так часто каталась на машинах представительского класса. Злорадно пообещала:

— Много хочешь — мало получишь!

Точно по моему предсказанию под ближайшим фонарем затормозил облезлый оранжевый жигуль — копия того, на котором мы с Сереньким в полночь улепетывали от киллеров.

— На такой не поеду! На та-кой не по-еду, — по слогам скандировала уменьшенная копия стрекозы — коза-дереза. — Я хочу на бумере пятой модели, как у папы!

Где я ей возьму «как у папы»? Как бы эта оранжевая развалюха не уехала без нас… Распахнув заднюю дверцу, я не глядя бросила на сиденье орущего Артема, попросила водителя подождать и закричала:

— Ксения, прекрати издеваться! Ксения, ну-ка, шагом марш в машину!

Быстроногая вредина со всей своей дури устремилась ровно в противоположную сторону, к парку. Я было кинулась за ней, но мгновенно запыхалась. Голова пошла кругом, не то чтобы бежать, на ногах бы устоять!.. Привалилась к капоту, расстегнула шубу, освободила шею от шарфа и судорожно задышала. Состояние было близкое к обмороку — звуки отступили, сделались глуше, и фонари начали расплываться и меркнуть. Сползла на землю, зачерпнула пригоршню грязного снега и приложила ко лбу.

— Хочу на бэ-эм-вэ, — растерянно напомнила капризница, по пояс провалившаяся в сугроб.

Меня все еще донимало головокружение, но кое-как поднялась на ватные ноги, доковыляла до Ксюхи. Сжав зубы, чтобы не ругаться, вытянула ее, отряхнула от снега и втолкнула на заднее сиденье. Миндальничать больше было неохота.

— Избаловали вы детишек, женщина, — подлил масла в огонь шофер.

Ба-а, да он оказался тем самым вчерашним дядькой! Приветствие застряло у меня в горле рыбьей костью:

— Здрас-с-ст…

— Здрасте, здрасте. — Он засвидетельствовал узнавание улыбкой, более похожей на злорадную ухмылку.

Пацаненок визжал, выгибался дугой, не желая сидеть на моих коленях. Его сестрица нарочно сучила ногами, пиная водительское кресло, и что-то бубнила себе под нос. Владелец жигуленка, перекрикивая ребячий концерт, уточнил:

— Чего девочка говорит?

— Ты пердун! И машина у тебя пердунская, вонючая, — крикнула Ксения. — А у моего папы бээмвэ!

Дядька опешил, а я испугалась, что сейчас предложит высаживаться, но обошлось.

— Куда ехать, дорогуша? По прежнему адресу? — спросил он, вероятно от изумления разговаривая с акцентом.

— Угу, — кивнула я, стараясь удержать ерзавшего Тему, в душе проклиная изобретателя скользкого комбинезона, похожего на скафандр космонавта в миниатюре. Увещевала мальчонку: — Сиди смирно! Чего тебе не хватает? Смотри, машинка би-би, би-би, паровозик ту-ту, ту-ту…

— Сама ты, Катя, ту-ту, — высказалась маленькая хамка.

Тут уж я опешила, а ребенок скатился с моих колен, как с ледяной горки. И, барахтаясь на дне жигуленка, собирая грязь с резинового коврика, завопил абсолютно по-кошачьи: «Мэ-у-у-у, мэ-э-эу!» Провалиться бы!.. Выловив его, крепко сжала, с остервенением трясла и пела: «Уж как я тебе, коту, колотушек надаю! Колотушек двадцать пять, будет Темка крепко спать!»

— Чего-то вы сегодня одна, без мужа, — любопытничал извозчик, вместо того чтобы стронуть с места свою колымагу.

— Угу, без мужа, муж в командировке, — удрученно подтвердила я.

— Уехал, значит, оставил вас одну с ребятишками.

— Да, оставил одну.

— А детишек у вас, стало быть, двое?

Вот чего пристал? Сам прекрасно видел, что не трое и не четверо. Я с вымученной улыбкой подтвердила: «Слава богу, двое».

— Катька врет, мы не ее дети, а мамины, — оспорила мое уверение Ксения. — Она нас украла!

— Что-о?! — Старикан, едва нажавший на газ, выжал тормоз, и машина, резко дернувшись, остановилась.

Нас подкинуло и швырнуло вперед. Защищая малыша вытянутой рукой, я пребольно ударилась. И ябеда стукнулась подбородком, но, вместо того чтобы прикусить язык, пронзительно завизжала. Психика у Ксюши немногим крепче, чем уее братца-кролика; обоих отпрысков Ляльки надо лечить и лечить. Но это уже не моя забота. Мне бы домой добраться… Показала девчонке кулак, и она, что удивительно, смолкла. В салоне повисла нехорошая, предгрозовая тишина. Дедун сверлил меня взглядом в зеркальце над ветровым стеклом.

— Ой, да кого вы слушаете? — залепетала я, подобострастно заглядывая в его глаза через то же зеркальце. — Неужто поверили? Ксюшенька, моя доченька, шутит. Разве кто позарится на чужих нервнобольных ребятишек?! Сами подумайте, кому они, кроме родной матери, нужны?

— Ва-а-а, — отвратительно завыл Тема, подтверждая мою правоту.

И мне хотелось выть. Сорвала берет с волос, превратившихся в липкие сосульки, вытерла мокрый лоб и в изнеможении попросила:

— Поезжайте скорее. Я заплачу, как вчера.

Ехали не без приключений: Ксюха опять пинала водительское кресло и дерзила, малыш норовил сползти на пол. Дядька угрюмо сопел, с каждой минутой все больше убеждаясь, что такие детки-конфетки действительно никому не нужны. Мы приближались к «Гагаринской», когда он как бы невзначай заметил:

— У меня сегодня уже интересовались вами, женщина.

— Кто?!

— Почем я знаю — кто? Он документов не показывал… Мужчина. Может, мент, может, частный детектив или из этого, как его… ФСБ.

— Ой, нет, это какая-то ошибка! — От страха я снова взмокла и задрожала, зубы выбивали дробь. — А в-вы? В-вы ч-что от-тветили?

— Ничего не ответил.

— Ой, спасибочки! Ой, вы так правильно поступили!

— Нет таких денег — «спасибо», дорогуша. — Морщинистая физиономия старикана исполнилась самодовольства. — А вообще да, я правильный. И тебе того желаю. Нехорошо, конечно, что муж тебя с ребятишками бросил. Но терпи. По моему мнению, взяли тебя замуж, имей за то благодарность. Пьет — терпи, и бьет — терпи, а на чужих мужей не заглядывайся.

— А я и не заглядываюсь…

Что он имел в виду? Уж не решил ли, что я на него загляделась?.. Очень надо!.. Ксения совершенно справедливо обозвала его пердуном… Тем не менее, расплачиваясь за поездку, я посмотрела на водителя внимательнее: кожа темная, будто он давно не умывался, профиль с горбинкой, кустистые брови. Черная шевелюра с проседью, что называется, соль с перцем. Похож на цыгана. Или на выходца с Кавказа. Недаром говорит с акцентом…