Светлана Лубенец - Любовь в противогазе
Одержимая местью, Ира Пенкина совсем забыла, что на уроке английского языка начинать сводить счеты с Таисией Журавлевой опасно по причине невероятной вредности англичанки Марианны Эдуардовны Кабакчи. Понятно, что вредную училку с такой фамилией, да еще и с пристрастием к одежде светло-зеленых тонов каждый нормальный ученик будет звать Кабачком. Сначала Марианну Кабачком и звали. Учительница по этому поводу так злилась, настолько выходила из себя и писала в дневники такие длинные и пространные замечания, что кто-то в отместку назвал ее Взбесившейся Тыквой. Прозвище, получившееся слишком длинным и неудобным, очень скоро сократилось до Тыквы, но каждый изучающий английский язык знал, что эта Тыква не простая, а Взбесившаяся, и был с ней очень осторожен. Ира Пенкина, страдая от безответной любви, осторожность и бдительность утратила, о чем очень скоро пожалела. Тыква, которая заметила записку уже на третьем перехвате, дождалась, когда она попадет в нужные руки, и металлическим голосом произнесла:
– Толоконников! Читай свою записку вслух и по-английски!
Митя, уже развернувший листок и ознакомившийся с его содержанием, густо покраснел. Если бы в записке было написано что-нибудь другое, он смог бы пролопотать это специально на таком корявом английском, чтобы никто ничего не понял. Но эти слова перевести на английский может каждый школьник – «I Love You»… Толоконников тяжело вздохнул и начал плести что-то несусветно-английское на предмет того, что его просят сдать книги в библиотеку. Ира Пенкина, уже десять раз попрощавшаяся с серьгами, которые мама обещала ей купить и сразу же для них в салоне красоты проколоть в ушах дырочки, если она будет учиться без троек и замечаний, с благодарностью посмотрела на Митю и даже подумала, что за такой самоотверженный поступок его можно полюбить по-настоящему. Но оба они, и Ира, и Митя, недооценили Взбесившуюся Тыкву.
– Или ты неправильно строишь английское предложение, – начала она, встав с места и приближаясь к Толоконникову на опасное расстояние, – или твой адресат безграмотно пишет по-русски.
Митя промедлил всего лишь одну лишнюю секунду перед тем, как убрать записку в карман, но этого оказалось достаточно, чтобы Тыква выхватила ее у него острыми цепкими коготками цвета гнилой вишни. Она пробежала ее глазами и плотоядно улыбнулась тонкими губами такого же гнилостного цвета.
– Я так и думала! I Love You! Угумн! – это самое «угумн», вырвавшееся из вишневого рта учительницы, было так многозначительно и угрожающе, что Пенкина приросла к своему месту и больше уже не помышляла не только о серьгах, но даже и о шоколадке, которая была у нее спрятана дома в ящике письменного стола, подальше от младшей сестры. А Тыква снисходительно оглядела семиклассников и отчеканила: – Минус восемнадцать баллов! «Путевой лист» на стол! Быстро!
– Почему так много? – охнул в один голос седьмой «Д».
– Они еще спрашивают! Десять баллов за нарушение дисциплины, пять баллов – за вранье плюс два балла – «двойка», которую я ставлю Толоконникову, который не может составить грамотное предложение про библиотеку.
– Так нечестно! – крикнул возмущенный Джек. – Вы нам не задавали про библиотеку!
– Милый мой! Про библиотеку мы учили еще в пятом классе! Про нее вы должны без запинки отвечать, если вас ночью разбудят и по-английски спросят! Но тебя, Евгений, я могу спросить и домашнее задание. Пожалуй-ка к доске!
Джек обреченно поплелся туда, куда его пригласили, и кое-как сладил с «домашкой» на «трояк». До конца урока седьмой «Д» не издал больше ни одного постороннего вздоха и долбил английский, как того хотела Взбесившаяся Тыква.
– Ну и как это называется?! – Джек подскочил к Толоконникову сразу после урока.
– А что я мог сделать? – развел руками Митя.
– Мог хотя бы про библиотеку не гундосить, а сказать что-нибудь приличное!
– Я посмотрел бы, как ты сказал бы приличное? – не остался в долгу Толоконников. – Особенно в стрессовой ситуации и без подготовки…
– Кстати! – Джек обвел глазами столпившихся вокруг них одноклассников. – Очень интересно узнать, кто это устроил Митяю стрессовую ситуацию? Я вообще не понимаю, кто нам все время гадит и гадит? Так мы не только не выиграем «Зарницу», а вообще окажемся самыми последними!
Семиклассники глухо молчали.
– А ну, дай сюда записку! – Джек приказал это тоном не ротного командира – как минимум комбата, и Митя не смог ослушаться. Да и никто из седьмого «Д» не смог бы.
Джек взял протянутую записку и впился в нее глазами.
– Ага! Про любовь! И без подписи! Так я и знал! Ну, девчонки, погодите! Таська! – гаркнул он на весь коридор. – Гляди! Чей это почерк?!
Тася Журавлева взглянула на листок, и у нее потемнело в глазах. Разумеется, она узнала почерк собственной подруги, но не выдавать же ее Джеку. Тася очень болела за класс, но на предательство способна не была, хотя Ира по отношению к ней совершила самое настоящее предательство.
– Я не знаю, кто это писал, – севшим голосом сказала она.
– Как это не знаешь?! Вот еще новости!!! – возмущению Джека не было предела. – Вдоль и поперек все наши тетради с дневниками исследовала со своими проверками, а теперь говоришь, что не знаешь! И кто этому поверит?!
– Она просто кого-то покрывает! – встрял Раскоряда, которому очень не хотелось, чтобы разговор опять скатился на тех, которые классу гадят, и все снова принялись бы обсуждать ключи от кабинета информатики.
– Никого я не покрываю, – взяв себя в руки, а потому очень твердо сказала Тася и выбралась из толпы одноклассников.
Она быстро пошла по коридору, не оборачиваясь на окрики. Она не знала, что сказать друзьям, поскольку не понимала, что происходит с седьмым «Д». Как того и опасался Раскоряка, Тася тут же вспомнила заточение в кабинете информатики, а тут еще Ирка, влюбленная в Джека, почему-то пишет странную записку Мите. От этого всего у Журавлевой шла кругом голова. Неужели Пенкина перевлюбилась в Толоконникова? Такое, конечно, вполне может случиться, но как на это смотреть ей, Тасе? Что-то она никак не может разобраться с этим вопросом.
Ира Пенкина, которая стояла позади всех в толпе одноклассников, конечно, тоже была не в своей тарелке. Она понимала, что разъяренный Джек и без Таси сличит почерки и вычислит ее как миленькую. Последствия этого предсказать трудно. Она уже приготовилась к самому худшему варианту, когда Митя вдруг выхватил у Джека записку, порвал ее в мелкие клочки и сунул их в карман.
– Э! Ты что? Знаешь, как это называется?! – взревел комроты все тем же голосам комбата. – Это называется уничтожением вещественных доказательств! Улик!!!
