Светлана Полякова - Белый кот
Пена поднялась, Женя едва успела поднять турку. Еще секунда — и кофе вылился бы на плиту. Еще минута…
— Сережа, — тихо начала она, — может быть, я еще не готова к этому. Понимаешь, я еще не могу снова тебе поверить. Это со мной уже было. Мне…
Она повернулась к нему.
— Мне надо побыть одной. Я понимаю, что это твоя квартира. Я могу уехать. Пожить у себя… Но мне действительно надо побыть одной… И тебе тоже. Давай дадим себе время. Немного времени. А потом вернемся к этому разговору.
— Сколько? — едва слышно спросил он. Так тихо, что она его не расслышала.
— Что? — переспросила она.
— Сколько тебе надо времени?
— Не мне, — покачала она головой. — Нам. Понимаешь, если тебе стала нужна другая женщина…
— Женя, — начал он, но она остановила его:
— Она была тебе нужна, Сережа. Тебе чего-то не хватало. Значит, дело даже не во мне. Давай побудем друг без друга, ладно?
На одну секунду она почувствовала себя готовой сдаться. Так сейчас он был похож на того, прежнего, Сережу Панкратова. Куда-то исчезла самоуверенность. Даже черты лица стали тоньше, и на одну секунду снова проступили его прежние черты…
Ей так хотелось снова оказаться с ним рядом, прижаться к нему, все простить, и, может быть, все вернется. Снова.
— Ты не сможешь, — сказал он.
Она вернулась. На его губах снова появилась эта снисходительная усмешка. О, как Женя ненавидела ее теперь! Эту чертову снисходительность…
— Посмотрим, — ответила она.
— Что ж, посмотрим, — согласился он. И пошел к выходу.
— Подожди, — позвала она его. — Ты можешь жить здесь…
— Не надо, — отмахнулся он. — Мне есть где жить… В конце концов, хоть эту помощь ты от меня можешь принять?
Раньше, чем она успела ему что-то ответить, он хлопнул дверью.
Она снова осталась одна. С Котом. Кот терся о ее ноги.
— Предатель ты, — прошептала она. — Ты же мой кот. Ты не должен был сидеть у него на коленях…
Кот явно был с ней не согласен. Кот считал себя полноценной, свободной личностью. Не принадлежащим никому… Как сама Женя.
— Мог бы кофе выпить, — сказала Женя. — Кому я его варила?
Она налила себе кофе в чашку и вдруг почувствовала себя снова одинокой. Такой одинокой и несчастной, что еще минута — и она бросилась бы звонить Панкратову на мобильный. С одной-единственной просьбой: «Вернись, Панкратов…»
— Нет уж, — тряхнула она головой. — Не выйдет… Сначала мне надо вернуться к самой себе. А потом посмотрим…
Он немного постоял на лестничной площадке, пытаясь справиться с собой. Адская смесь, усмехнулся он, пытаясь понять, чего же сейчас больше там, в душе. Бешенства? Ярости? Отчаяния?
Он не имел права ее потерять.
И тем не менее это, кажется, случилось. Из-за глупости.
«Она не желает понимать меня», — услужливо подсказала обида. «Она не ценит того, что я для нее сделал», — подсказало бешенство. «Она сдохнет без меня», — прорычала ярость.
«И я потеряю ее», — простонало отчаяние.
Он заставил все голоса внутри замолчать и быстро спустился по ступенькам, на ходу натягивая перчатки.
Все еще шел снег, но он не замечал его прикосновений к своему лицу. Ему хотелось что-то сделать — разбить стекло, например, наслаждаясь предсмертным стоном разлетающихся осколков. Потому что в данный момент именно так кто-то разбил его жизнь.
«Глупо, — сказал он себе. — Это было бы нормально для мальчика. А вы-то, милейший, муж…»
Муж. Лучше бы и не вспоминать. Чей муж…
«Объелся груш», — усмехнулся он, открывая дверцу машины. В конце концов, он ради нее жил последнее время. Плюнул на собственные интересы. Ему ведь неинтересно заниматься скучнейшим бизнесом. Пока эта дрянь воображает себя маленькой феей, прикорнувшей на крыльях ветра, он вынужден общаться с уродами, и там собственные правила игры, между прочим. «Там иметь любовниц — чуть ли не обязанность, к вашему сведению, дорогая моя. И никто не возникает. Все принимают эти условия, потому что так положено».
Он остановил себя, вдруг поняв, что все дальше уносится на крыльях горячечного бреда в пропасть гнева, обиды, злости. Это не делало боль тише.
Это только немного помогало ему избавиться от чувства вины, которое все еще жило в его душе.
Он что-нибудь придумает, пообещал он себе, заводя машину. Только разберется с чертовыми проблемами — и придумает, как вернуть Женьку.
Надо будет — он простоит на коленях перед ее окном сутки. Двое суток. Неделю. Месяц. Вечность…
Пока она не простит. Пока она не вернется…
Стоило ей остаться одной, и все началось снова. Стало жалко сначала Панкратова, потом саму себя, потом снова Панкратова — почему-то ей казалось, что Панкратов бродит там, в ночи, одинокий, выброшенный ею из жизни… И она в этом виновата! Ей вспомнилась тетя Тося, дальняя мамина родственница. Она с кротостью и смирением переносила все измены своего мужа — а уж он-то ей изменял постоянно, везде и, как уверяла мама, по нескольку раз в день. Когда Женя приходила к ним в гости, она подолгу смотрела на дядю Валеру, пытаясь понять, как это он, при такой внешности, губастый, с большим животом, умудряется еще и изменять худенькой, красивой тете Тосе. И тем не менее она знала, что у дяди Валеры весьма нездоровые амбиции по части женского пола, он даже к маме пытался подкатиться. Тетя Тося прекрасно знала об амурных приключениях своего супруга, но никуда не уходила, мужа не изгоняла, а молча терпела все его выходки. «Что же поделать, если я его люблю», — говорила она Жениной маме, и та только вздыхала сочувственно. Может быть, Женя просто не любит Панкратова, раз не находит в своей душе для него оправданий? И в этом вся суть? Может быть, ей надо было простить его, понять, попытаться найти причины его поступка в самой себе? В одном старом фильме говорилось, что хорошей жене муж изменять не станет… Так она ведь просто плохая была жена, и в этом вся суть!
Фу, какая гадость, поморщилась она. Так получается, что и бедная тетя Тося была плохой женой, а упрекнуть ее в этом никак нельзя! Просто тот гадкий фильм снимал какой-нибудь мужик, и сценарий писал тоже мужик. Пришли два гада из бани, после пива и баб, раздраженные тем, что женаты, — и придумали такую глупость несусветную… Надо кончать думать о Панкратове. «На тебя так и будут нападать приступы рефлексии», — сказала она себе в конце концов, устав от постоянного чувства вины. Не она же под Новый год развлекалась в обществе нагой блудницы… И если она и была «плохой женой», все равно это не могло быть поводом для такого ужасного падения. Почему-то от этой фантазии Жене стало весело.
