Табита Сузума - Запретное

Сейчас половина третьего, и я начинаю паниковать. Сидя на диване, специально расположенном так, что слабый свет голой лампочки падает прямо на мои книги, я стараюсь прочесть свои записи, по крайней мере, последние три часа, нацарапанные слова перетекают одно в другое, танцуя на странице. Час назад Мая приходила пожелать спокойной ночи, под глазами у нее лежат фиолетовые тени, а веснушки резко контрастируют с бледной кожей. Я сижу все еще в форме, обычно испачканной чернилами на манжетах, рубашка наполовину расстегнута. Глубоко внутри моего черепа металлическое копье боли сверлит себе путь сквозь мой правый висок. Я снова бросаю взгляд на часы, и мои внутренности сжимаются от страха и ярости. Я смотрю на свое призрачное отражение в темном окне. Глаза болят, все тело дрожит от стресса и усталости. Я не имею ни малейшего понятия, что делать.

Одна часть меня хочет просто забыть обо всем: лечь в постель и лишь помолиться о том, чтобы к тому моменту, как я проснусь утром, Кит уже вернулся. Но другая часть вынуждена помнить, что он ненамного старше ребенка. Несчастный ребенок с саморазрушающим поведением, который связался с плохой шпаной, потому что они обеспечивают ему компанию и восхищение, которые тот не получает в семье. Он мог ввязаться в драку, подсесть на героин, нарушить закон и пустить свою жизнь под откос прежде, чем та успела начаться. Хуже всего то, что он мог стать жертвой грабителя или какой-нибудь соперничающей банды — его поведение начало создавать ему такую репутацию в этой сфере. Он мог где-то истекать кровью, раненый ножом или выстрелом. Он может ненавидеть меня, обижаться на меня, обвинять во всем плохом, что происходит в его жизни, но если я махну на него рукой, то у него совсем никого не останется. Тогда его ненависть ко мне будет полностью оправдана. И все же что я могу сделать? Он отказывается делиться со мной любой частью своей жизни, поэтому я не знаю никого из его друзей или где он тусуется. У меня даже нет велосипеда, на котором можно было бы прочесать улицы.

Часы уже показывают без четверти три: прошло около пяти часов после начала комендантского часа Кита. На самом деле, он никогда не приходит домой до десяти, но и редко подолгу отсутствует после одиннадцати. Какие места в округе еще могут быть открыты в такое время? В ночных клубах требуется удостоверение личности — у него, конечно, есть поддельное, но даже идиот не смог бы принять его за восемнадцатилетнего. Он никогда раньше не задерживался до такой степени.

Страх осторожно пробирается ко мне в голову. Он сворачивается клубочком, его тело прижимается к стенкам моего черепа. Нет, это не бунт — с ним что-то случилось. Кит в беде, и ему некому помочь. Я чувствую, как липкая дрожь и пот пробегают по спине. У меня нет выбора, как только выйти и ходить по улицам в поисках открытого бара, ночного клуба — чего угодно. Но сначала нужно разбудить Маю, чтобы она могла позвонить мне, если Кит вернется. В памяти вспыхивает истощение, читающееся у нее на лице, и мысль вытащить ее из постели вызывает у меня отвращение, но у меня нет выбора.

Мой первый стук слишком слабый — я боюсь разбудить малышей. Но если Кит ранен или в беде, то нельзя терять ни минуты. Я поворачиваю ручку и открываю дверь. Свет уличных фонарей проникает сквозь щель между занавесками, освещая ее спящее лицо, рыжевато-коричневые волосы, разметавшиеся по подушке. Она спит раскрывшись и лицом вниз, вывернувшись как морская звезда и выставив трусики напоказ.

Я наклоняюсь и осторожно трясу её:

— Мая?

— Мм… — она отворачивается от меня в знак протеста.

Я пробую снова:

— Мая, проснись, это я.

— А? — переворачиваясь на бок, она поднимается, опираясь на локоть, и сонно смотрит на меня снизу вверх, моргая под копной волос.

— Мая, мне нужна твоя помощь, — слова выходят громче, чем я намеревался их произнести, возрастающая паника застревает в горле.

— Что? — она встревоженно вскакивает, пытаясь сесть, и убирает волосы с лица. Она включает прикроватную лампу и, щурясь, косо смотрит на меня. — Что происходит?

— Кит, он не пришёл домой, а уже почти три. Я… я полагаю, мне следует пойти и поискать его. Я думаю, что-то случилось.

Она зажмуривает глаза и затем снова открывает их широко, словно пытается собраться с мыслями.

— Кит ещё не дома?

— Да!

— Ты пробовал дозвониться до него?

Я перечисляю свои бесполезные попытки достучаться до Кита и мамы. Мая вылезает из постели и идёт за мной вниз в прихожую, где я ищу свои ключи.

— Но, Лочи, у тебя есть какая-либо идея, где он может быть?

— Нет, мне просто нужно посмотреть… — я роюсь в карманах куртки, затем в куче ненужной почты и нераспечатанных счетов на столе, заставляя их разлететься. Мои руки начали трястись.

— Господи, где, черт подери, мои ключи?

— Лочи, ты никогда не найдешь его, бродя по улицам. Он может находиться на другом конце Лондона!

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Что, черт возьми, ты тогда предлагаешь мне делать?

Я пугаю сам себя силой своего голоса. Мая делает шаг назад.

Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох, закрываю руками рот, затем провожу ими по волосам.

— Прости. Я просто… я просто не знаю, что делать. Мама бессвязно говорила по телефону. Я не смог даже убедить эту суку прийти домой! — я задыхаюсь на слове “сука” и обнаруживаю, что мне едва хватает воздуха, чтобы закончить говорить.

— Хорошо, — быстро говорит Мая. — Хорошо, Лочи. Я останусь здесь и буду ждать. И позвоню тебе, как только он появится. Ты взял свой телефон?

Я проверяю карманы своих брюк.

— Нет, черт, и мои ключи…

— Вот, — Мая тянется за своим пальто, висящем на вешалке, и достаёт свой телефон и ключи. Хватая их, я открываю дверь.

— Подожди! — она кидает мне куртку.

Я натягиваю её на себя, ступая в холод ночного воздуха.

Темно, все дома спят, за исключением некоторых, продолжающих мерцать синим светом от экранов телевизоров. Царит гробовая тишина: я могу слышать, как многотонные грузовики перевозят свои грузы в тысяче миль отсюда, на краю автомагистрали. Я быстро иду вниз до самого конца дороги, а затем сворачиваю на главную улицу. Место выглядит пустынно, призрачно, жалюзи магазинов закрывают тёмные помещения. Мусор с рыночных прилавков ещё валяется по всей улице, пьяница, шатаясь, выходит из круглосуточного “Теско”, и две бедно одетые молодые женщины, идущие рука об руку, плетутся по тротуару, их пронзительные голоса разрезают неподвижный ночной воздух.

Внезапно машина, трясущаяся от музыки, разгоняется по улице, едва объезжая пьяницу, её шины скрипят на повороте. Я замечаю группу парней, слоняющихся у закрытого паба. Все они одеты одинаково: серые толстовки, мешковатые джинсы, сползающие вниз по бёдрам, белые кроссовки. Но когда я перехожу дорогу и иду по направлению к ним, то понимаю, что они слишком взрослые, чтобы быть частью тусовки Кита. Я вновь отворачиваю голову, но один из них выкрикивает: