Игры судьбы - Любовь Матвеева
Как-то вынесла одежду из шкафа на улицу проветрить, выхлопать, а из хозяйского костюма деньги вылетели. Посчитала – пятьсот рублей! В месяц тогда я получала от тридцати до семидесяти рублей. Видно, что хозяева про эти деньги давно забыли… Отдать – не отдать?.. Захожу я в дом, вся семья за стол села, кушать стали, ещё какой-то чужой мальчик в гостях был, тоже сидит со всеми. Я в шутку говорю:
– Кто что потерял, чур, пополам! – дети давай соображать, что потеряли, отец смеётся, на них смотрит. Я к нему:
– Александр Абрамович, а вы ничего не потеряли?
– Нет, – улыбается. Тогда я положила деньги на стол, он вспомнил:
– А-а, это я партвзносы хотел заплатить… Ну что ж, разговоры наши, а деньги ваши, вы отныне с доверием вошли к нам в дом! – и опустил свою руку на мою, чтобы я не снимала её с денег. Я не отказалась. С тех пор уже никогда не сомневалась, что надо во всех случаях поступать честно! И с тех пор стала ещё лучше работать на хозяев, со всей душой.
У них была собака, которой ноги никогда не мыли, а она лазала везде – диваны, кресла, одеяла, покрывала, всё было замызганное. Отчистила я диваны, кресла, стулья, отстирала покрывала, отбелила простыни. А что делать с ватными одеялами? Я предложила заказать новые, хозяин не
Возражал, только спросил: «Сколько денег надо?». Купила я новой ткани, ваты и отдала киргизке, соседке, которая этим занималась. Она так красиво простежила их! Постельное бельё хозяин менял сам. Только подаёт мне
узелок с грязным, а я ему – чистые, накрахмаленные. Он меня каждый раз благодарит. Дети стали выглядеть аккуратно, собаке отвели место…
Приехала хозяйка – глазам не поверила. Решила, что по ошибке в чужую квартиру зашла. Подарила она мне большой набор кастрюль, а сверху – чайник. Себе, наверное, привезла. Предложили мне остаться, стали мне платить в месяц сто рублей и ещё дополнительно – в два раза больше, чем я получала на работе. Кажется, вазу переставь – и за это заплатят, хорошие люди! Помогли они мне шубу купить – я её до сих пор храню, встала я на ноги! У себя дома всё завела, приоделась, стала в отпуска ездить – везде побывала. Только один раз попала я впросак.
Мне разрешалось в квартире делать всё, кроме одного: трогать книги. В кабинете профессора вся стена была заставлена учебниками и всякими томами. Как-то хозяева уехали на Иссык-Куль отдыхать, я решила воспользоваться их отсутствием, побелить потолки. Залезла на лесенку, взглянула сверху на книжные полки – а они чёрные от пыли! И книги все в пыли, не выдержала я. Стала накладывать их в детскую ванночку и выносить во двор, все выхлопала, протёрла, расставила, любуюсь. Чудо как хорошо стало: чёрные корешки – с чёрными, синие – с синими, красные – с красными.
Приехали хозяева. Вошёл Александр Абрамович и ахнул:
– Что ты наделала? Как же я теперь нужную литературу искать буду?
– Всё на месте, – успокаиваю я его, не поняла его горя, ведь я так и осталась неграмотной, ни одного класса не закончила! Как-то получаю телеграмму: «Ваша сестра тяжёлом состоянии, выезжайте». Поехала я в Ташкент. Сестра Фёкла-Мария уже на пенсии была. Загорелось у неё как-то масло на плите в сковородке, она хотела фартуком прихватить сковороду, снять с плиты – загорелись фартук, платье. Она выскочила с кухни в общий коридор – никого нет. Там даже ведро с водой стояло, собирались пол мыть. Но она ничего не видит, растерялась, бегает туда-сюда вся в пламени, потом упала вверх лицом, кричит. Тут люди прибежали, потушили огонь, увезли в больницу. Когда я приехала, она лежит, как космонавт, вся в бинтах, а лицо зелёнкой намазано.
– Мария, ты меня видишь? – спрашиваю.
– Вижу, только глаза и остались, – отвечает она. Три месяца я была около неё – прикорну на стуле, посплю немного, и опять ухаживаю за ней. Дали мне барсучьего жира смазывать кожу, а я его нигде даже подсунуть под бинты не могу, только на запястье немного удалось подсунуть. Профессор увидел – замахал руками: «Перестаньте, нельзя!». Я медсёстрам коньяк, конфеты покупаю, чтобы они лучше ухаживали, а они даже перевязок не делают, мол, всё равно умрёт…
Через три месяца от неё завоняло – гниёт заживо, а бинты не снимают. Я вызвала брата Павла из Новосибирска, да ташкентская родня подъехала. Захожу я к профессору, говорю: «Забираю я сестру, раз вы не лечите». «Она всё равно умрёт», – говорит он. «Так пусть умрёт дома», – ответила я. Закрыл он голову руками, чтобы не видеть – он не имел права отпускать, и мы унесли Фёклу на носилках. Только носилки и были казённые. К тому времени простыни, подушки, матрас уже были нашим заменены. Участковый врач отказалась ходить к нам: зачем забрали из больницы? А мы и сами не знаем, правильно ли поступили. Да и какие мы медики, все неграмотные – кто что знал, что подсказывали люди, то мы и делали.
Павел привёз овечьего кала, сметанкой приготовленного. Сняли мы бинты – ужас! Где у неё раньше резинки были на трусах – рука проваливается, такие канавы. С груди подняли коросту – оказалось, это не кожа, а сгнивший бинт, под ним лужа гноя. Раздели всю, намазали где калом, где мазью, и лицо – сплошная короста. Стала её лицо каждый день барсучьим жиром обливать, а сестра смерти молит, просит: «Отвезите меня в больницу, тут вы мне долго умереть не дадите!». Я говорю ей: «В больницу к тебе я больше шага не сделаю!» Боли у неё были ужасные, как она терпела – не знаю, лежала голая под пологом…
Однажды короста с лица, как маска, снялась, и мы увидели, что… вся её красота осталась! Даже лучше стала, помолодела – ни одной морщинки не осталось! И с этого времени стала
