Трубадура - Дарья Волкова
Тура лежала на письменном столе, с которого было сметено всё на пол. На ней были только трусы – чёрные и простые. Кляп во рту и верёвка – по всему телу. А рядом с ней стоял Член Леонтьевич с какой-то черной штукой в руке – ее Стёпа рассмотреть не успел. Потому что события теперь стали происходить быстро. Очень быстро.
Степан с левой вломил Кастрюле, и тот выронил непонятную штуку из руки. Степан сообразил, что козлину нельзя тут бить – и поволок на лестничную площадку. За Степана решал в эти минуты кто-то другой – адреналин и желудочный грипп, наверное. И дикий, панический взгляд Ту. И веревка, врезавшаяся в тело. Ей же больно.
Кастрюле тоже наверняка было больно, когда Стёпка его лупил. Кулаками – первые несколько ударов. Пинал ногами – потому что эта мразь упала и скулила. И от этого скулежа хотелось еще сильнее пинать и молотить. Но очередной раз занеся ногу, Степан вдруг опомнился. Тура! У нее кляп во рту! И пнув напоследок хрипящее тело, Стёпа рванул обратно в квартиру.
Он развязывал узлы и шептал: «Не бойся, не бойся…» Когда последний узел распался, Тура тут же вцепилась в Стёпу. Вцепилась мёртвой хваткой, так, что он не сразу про кляп вспомнил. Но она вытащила кляп сама и отшвырнула. И снова припала к Стёпке. Не плакала, нет. Держала не по-женски крепко и дышала часто. Ее била крупная дрожь.
Именно в этот момент Степан вспомнил про лестничную площадку.
– Ту, я… он там. Это…
Ему чуть не свернули шею. Она вцепилась в него намертво и замотала головой.
– Нет-нет, Стёпа! Нет-нет…
Мягкие волосы мазнули Стёпу по лицу. Мягкие и пушистые…
– Я его сейчас на тот свет отправлю. Ту, отпусти…
Но Тура держала его изо всех сил.
Время было упущено. На площадке Стёпку ждали пятна свежей крови и звуки торопливых и неритмичных шагов. Можно догнать, но адреналин именно в этот момент прекратил свое действие. И сразу стало тяжело стоять, дышать и думать. Едва смог закрыть за собой дверь. Каждый шаг давался с трудом. И взгляд фокусировался едва-едва.
Навстречу вышла Тура. Она уже надела футболку.
– Что?..
– Удрал, сволочь…
Он прижался спиной и затылком к стене. Герой сейчас грохнется. Или блеванёт. Или сначала блеванёт, а потом грохнется.
Тура чуть посторонилась, он подошёл к своей двери, толкнул ее и из последних сил рухнул на кровать. Первый раз в жизни почувствовал, что сил нет. Совсем. И нет ничего в этом мире, ради чего он сможет сейчас встать с кровати. Ему нужны сон и обильное питье. Это рекомендация доктора.
– Стёп… – раздался тихий голос.
– Дверь закрой входную. Цепочку накинь.
Послышалась шаги, потом щелчок, потом снова шаги.
– Закрыла.
Сил ответить не было. Он неумолимо проваливался в небытие. Но все-таки почувствовал ее руки. Только сделать нечего не мог, когда она легла рядом и обняла.
– Ту, я болею, – сказал он, еле ворочая языком. – У меня грипп. Я заразный.
Она ничего не сказала. Вместо ответа стащила с него толстовку и футболку. Потом кроссовки.
– У тебя жар.
– Угу, – говорил кто-то другой. Сам Стёпка уже давно вырубился. – Я же говорю: грипп. Иди к себе. Заразишься.
– Нет.
Нежные ладошки прижались к его груди. Удовольствие от этого было почти животным, на уровне инстинкта.
Прохладные руки в области сердца, ноги холодные к его ногам – кайф. Ее спина – восхитительно прохладная. Душная пелена высокой температуры потихоньку сползает с сознания, и даже вот-вот родится какая-то умная мысль, но – фиг вам. Стёпка отрубается. Летит в объятия глубокого целебного сна.
Он такой горячий, что плавится всё. А внутри обжигающий холод. Земля поворачивается и уходит из-под ног, крутится вокруг своей оси, и Степан вместе с ней. Всё сильнее и сильнее….
Тура обнимает его, прижимается к нему. Он такой горячий, что выжигает всё плохое. И остаётся только тепло мужского тела рядом, мерное дыхание и ощущение покоя.
Тура засыпает, крепко обнимая своего спасителя, квартиранта и просто обалденного парня Стёпку Кузьменко.
Утро случилось трудным и отчасти беспамятным. Потом память стала возвращаться – неохотно и будто делая одолжение. Стёпа не торопился открывать глаза и лежал тихо, сверяя показания памяти с ощущениями собственного тела.
Дорога, аэропорт, вердикт Кароля – это более-менее чётко. Потом провал. Потом… потом самое интересное. Член Леонтьевич в роли насильника. Стёпка его бил? Сильно бил, вроде. Пошевелил пальцами на ногах и руках. И то и другое подтвердили, что были используемы накануне именно по этому назначению.
Мать моя в ботах… Не глюк значит. Не бред температурный.
Он рискнул открыть глаза. В постели он один. А засыпал вчера вроде с Турой. По крайней мере, последнее, что помнилось – ее холодные пальчики на его груди. А теперь ее нет. Да тут и не уместиться вдвоём – на койке этой. Стёпка сдался и сел – может, в вертикальном положении будет лучше думаться? Тело отозвалось ломотой, а он ему в ответ – стоном. И словно звуки эти ждали – открылась дверь. В комнату вошла Тура. В руках поднос. На подносе чашка и еще какие-то предметы.
– Привет.
– Привет… – Он закашлялся, подышал хрипло, снова закашлялся.
– Я принесла тебе лекарство.
Всё, тут мозг категорически заявил, что без порции калорий соображать отказывается. Стёпка протянул руку и сцапал чашку. От нее шёл горячий пар и пахло горьковатым лекарством.
Стёпка выхлебал больше половины, когда Тура тихо сказала:
– У тебя из куртки выпал пакетик. И бумажка с назначением врача.
– М-м-м? – Ничего умнее сказать он пока не мог.
– Я порошок развела, и в аптеку сходила. – Тура кивнула на упаковки с лекарствами на подносе.
– Спасибо. – Тупить получалось качественно. Думать – вообще никак.
– Как ты себя чувствуешь, Стёпа?
Офигеть у них светская беседа. Особенно в свете вчерашних событий.
– Нормально. – Он допил в один глоток лекарство. И понял, что в общем-то жить можно. И даже нужно. – А ты… как?
– Нормально.
«Повторюша – тётя-хрюша», – так говорили в его детстве. Стёпка наконец-то повернул голову и посмотрел ей в глаза. Оказывается, она уже сидела рядом. Как в тот раз, когда целовались. Так, нет, не то воспоминание.
– Слушай… – Он потёр тупо ноющий висок. – А с фига ли ты его вчера впустила? То есть нет, не то хотел сказать. Как оно вчера всё… Нет, ты не отвечай, если не…
Башка не соображала совсем. И подал голос мочевой пузырь. И в душ бы надо. И вообще
