Беседка - Деверо Джуд

— Сначала было очень сложно. Нейрохирург сказал Роджеру, что у него поврежден позвоночник, и он никогда не сможет ходить. Когда я вернулась в Монтану, Роджер был на грани самоубийства.

— Но ты дала ему надежду, — мягко вставил Том. — И помогла встать на ноги.

— Мне не удалось бы ничего без твоей тети. Я позвонила ей. Я волновалась и сомневалась, стоит ли это делать… Ведь родители Роджера могли не согласиться оплатить счет твоей тети, но мне хотелось больше узнать о его болезни. Дороти посоветовала мне подложить Роджеру под колени полотенца и потом с силой надавить сверху на обе ноги. Если они дернутся, то еще остались какие то шансы. Я убедилась в этом и стала много читать и размышлять.

Мэдисон рассказала Тому, что она делала два с половиной года. Сначала она пыталась употреблять научные термины и говорила о лекарствах, о боли, об упражнениях. Но вскоре перестала сдерживаться и заговорила о ссорах с родителями Роджера, о том, что они отказывались покупать специальное оборудование.

— Они словно решили доказать правоту нейрохирурга и не хотели, чтобы Роджер снова встал на ноги. Его отец даже заявил однажды: «Да какая разница? Он ведь все равно никогда больше не сможет заниматься спортом, зачем ему ходить?»

Том слушал молча, только иногда внимательно посматривал на свою спутницу.

Она рассказала ему о том, что у Роджера поврежден нерв правой ноги, и нога почти ничего не чувствует. Потом упомянула о пересадке кожи, о штифтах. Рассказала о том, как переворачивала Роджера с боку на бок, когда он был еще в гипсе, приподнимала его и перетаскивала долгие месяцы, прежде чем он смог все это делать сам, подтягиваясь на железной планке, которую повесили у него над головой.

— А как ты боролась с депрессией? — спросил Том.

Мэдисон отвела взгляд. Ей не хотелось вспоминать о долгом разговоре с Дороти. Прошло всего три месяца после аварии, и Роджер был тогда практически неуправляем. Мэдисон снова позвонила женщине, которая все больше становилась ее подругой, и расплакалась.

— Я могу поднять его ноги, но не могу поднять ему настроение, — всхлипывая, говорила она. — Что бы я ни делала, оно не улучшается.

— Увы, это закономерно, — сказала Дороти. — Раньше в больницах были отдельные корпуса для больных с травмами позвоночника. Больные курили траву, занимались сексом друг с другом и посетителями.

Мэдисон вытерла слезы.

— Что? — переспросила она.

— Я говорю о сексе, Мэдди, — сказала Дороти. — После подобных увечий первый вопрос, который задают больные: «Смогу ли я ходить?» Потом: «Смогу ли я заниматься сексом?» или, если это женщина: «Смогу ли я иметь детей?» По моему, половые органы Роджера не повреждены…

Мэдисон обескураженно молчала.

— Я… никогда об этом не задумывалась, — прошептала она.

— Дорогая моя, не забывай иногда жить!

И вот теперь Том спрашивает, как она вернула Роджеру вкус к жизни…

— Когда Роджер заметил улучшения, ему стало легче, — с трудом пробормотала она.

Том кивнул, будто удовлетворенный ответом.

— А какие он принимал лекарства?

— В основном разжижающие кровь, — ответила Мэдисон, снова почувствовав под ногами твердую почву.

Она обрадовалась, что не пришлось углубляться в самые неприятные для нее подробности отношений с Роджером. Ужасно одновременно быть сиделкой мужчины и спать с ним. Она никак не могла совместить признание «Я люблю тебя» с резкими приказаниями вроде «Ты должен сделать это!». Сиделки не перемежают поцелуями внутримышечные уколы.

Когда они, наконец, добрались до пикапа, Мэдисон вдруг поняла, что проговорила без остановки всю дорогу, и ей стало неловко.

В пикапе никого не было — только большая оранжевая лодка, еще не надутая, и пара огромных рюкзаков, тяжелых на вид.

— А где Мила? — спросила Мэдисон, оглядываясь по сторонам.

Они стояли на берегу широкой, но неглубокой горной реки, пикап был припаркован на гравии. Узкая дорога к воде почти полностью заросла, и ветви деревьев, свисающие до земли, скрывали ее. Том заглянул в пикап и проверил все необходимые вещи.

— Она где-то здесь, но ты вряд ли ее увидишь. Она очень стеснительная.

Мэдисон подвинулась к нему поближе.

— А почему ее зовут Мила? — прошептала она.

Он все еще рылся в пикапе, и ответ прозвучал почти скороговоркой. Видимо, он это часто повторял.

— Мила мылит, Мила моет, Мила мелет! Забирай свой рюкзак. Сможешь его нести?

Мэдисон улыбнулась.

— Если я скажу «нет», ты понесешь его за меня?

Она дразнила его, но Том словно не заметил этого.

— Да, — просто сказал он.

На мгновение их глаза встретились, и Мэдисон почувствовала, как ее сердце начинает биться все сильнее. Она торопливо отвела взгляд.

— Я понесу сама, — сказала она.

Кроме рюкзака, Том тащил еще большую лодку. Они прошли так около мили. Наконец, он остановился, положил лодку на землю и надул ее. Мэдисон огляделась. Слева на пятьдесят футов вверх уходила ровная скала. Справа текла река, которая в этом месте была намного глубже, чем там, где стоял пикап. Между ней и скалой, в тени огромного нависшего камня, было тихо и уютно, и Мэдисон вдруг осознала, что осталась с Томом наедине…

Он укладывал вещи в лодку. Роджер бы на его месте стал ныть, что ему приходится все делать самому. Но, конечно, глупо даже сравнивать: Роджер, просто никогда бы не отправился в поход с женщиной. Он был «настоящий» мужчина: предпочитал проводить время в мужской компании. С Роджером…

— А что ты делаешь со своей красотой? — спросил Том, прерывая ее мысли.

— С чем? — растерялась Мэдисон. Том повторил тем же серьезным тоном:

— Со своей красотой. Что ты с ней делаешь?

— Увлажняю, — медленно проговорила она. — Кожа… сухая…

Он столкнул лодку в воду, приглашая жестом забраться туда.

— Такая красота — это талант, вроде игры на фортепиано или рисования. Так что же ты делаешь со своим талантом?

Мэдисон вцепилась в канаты по бокам лодки и молчала. Она никогда не думала о своей красоте как о таланте.

Том сел на весла и повел лодку мимо больших валунов. Солнце сияло сквозь листву, и было очень тихо.

— Мой родной город послал меня в Нью-Йорк, чтобы я стала моделью!

— И что же тебе помешало? Ведь не Роджер?

Похоже, у Тома неплохая интуиция…

— А почему ты не веришь, что я могла бросить головокружительную карьеру модели ради того, чтобы поставить на ноги любимого человека?

— Ты с такой радостью рассказываешь о своей работе сиделкой… Ты любишь ухаживать за больными. Но в твоем рассказе нет никакого интереса к самому Роджеру. Значит, тебе просто больше нравится быть сиделкой, чем моделью.

Она рассмеялась, оперлась спиной о резиновый бортик и свесила вниз руку.

— Ты прав! Многие девочки мечтают о блестящей карьере модели, но я ненавидела модельный бизнес. И потом мне все время казалось, что я становлюсь все страшнее и страшнее.

Том перестал грести и посмотрел на нее. Мэдисон понравилось его выражение лица.

Оно говорило, что она просто не может быть некрасивой.

— Быть моделью — это наука, — добавила она. — Наверное, слишком сложная для меня.

— А разве быть сиделкой — не наука?

Он снова был прав. Мэдисон вздохнула и замолчала, начиная сердиться.

— Да, Роджер — придурок, и ты его не любишь и никогда не любила, — жестко продолжал Том. — Но ты вся светишься, рассказывая о том, как лечила его. Ты вернулась к нему, потому что хотела этого. Мы все делаем то, что хотим. Тогда почему ты не захотела стать моделью?

— А ты настырный, — сказала она и на мгновение отвела взгляд. — Ну ладно… Дело в том, что мне очень нравилось быть самой красивой девушкой у себя в городе. Мне нравилось, когда люди останавливались поговорить со мной, и нравилось притворяться, будто я не знаю, почему они останавливаются.

Она пыталась понять, как он воспринял ее признание. Мэдисон не привыкла говорить о своей красоте. Она старательно отработала скромную улыбку для тех случаев, когда кто-нибудь говорил ей, что она красива. Ей нравилось притворяться, будто она никогда раньше ничего не слышала о своей внешности.