Татьяна Веденская - Зеленый подъезд
«Скорее всего, ты кому-то и понравишься, если очень постараешься. Но с запросами надо поосторожнее. Ты не королева красоты, это уж точно. Бери умом». Я пыталась брать и умом, и терпением. А еще – пониманием, сочувствием, уважением, всепрощением. Но не помогло. Видно, и вправду надо было что-то менять в запросах. Артем – птица высокого полета, художник, независимая личность. Любит нестандартную девушку, еврейку небесной красоты. Что же удивляться, что я оказалась не у дел. Не выдержала конкуренции.
Однако есть и для меня на этой земле хоть что-то. Кто-то, кто всегда положительно реагировал на любое внимание с моей стороны. Он, конечно, не так красив, не так хорош, как Быстров, но... Быстров – это небожитель. Миша Потапов – щелкнуло у меня в голове. Мишка Потапов всегда под рукой, когда нужен. Всегда смотрит как на чудо. Я не чувствую ажиотажа, когда вижу его, но и больно мне не бывает. Клин вышибают клином. Позвоню Мише, почему нет. Одной оставаться мне не хочется совсем, тем более теперь, когда я уже имею такой потрясающий сексуальный опыт. И никакой девственности.
– Алиса, ты? – недоверчиво спрашивал он, когда я набрала его номер по телефону. Он всегда смотрел на меня с некоторым недоверием, словно бы я мираж, который вот-вот исчезнет. Это льстило. Все-таки, как ни крути, пусть и не слишком симпатичный, пусть и с толстыми, вечно по-дурацки румяными щеками, но все же большой взрослый мужчина, который тащится от общения со мной.
– Привет. Чем занимаешься? – легко, словно мы прервали разговор всего пять минут назад, спросила я.
– Да так, собираю радиоприемник.
– Опять? – усмехнулась я. Он вечно собирал и разбирал какую-то муру. Ковырялся в пыльных деталях не пойми зачем.
– Угу. А ты?
– Я вот тут подумала, что давно тебя не видела.
– За тобой приехать? – встрепенулся Мишка. Мой Мишка, мягкий и удобный. И почему я раньше не хотела видеть его рядом?
– Приезжай. Прямо сейчас.
– Прямо сейчас? – переспросил он. – Почему ты все всегда делаешь прямо сейчас?
– Что все?
– Если ты когда-нибудь решишь броситься со скалы в море, ты тоже сделаешь это прямо сейчас.
– Не плети. Что за чушь? – смеялась я. Я смеялась все время, когда была с ним. В его присутствии я ощущала себя так легко, как бывает только с теми, кто не представляет для нас никакой ценности. Никакого страха выглядеть не так или не то сморозить. Никакой ответственности или угрызений совести.
– Что случилось? Ты не вспоминала обо мне почти год. А, девочка Алиса? – смотрел он на меня, мельком отрывая взгляд от руля.
Он хорошо ведет машину, ничуть не хуже Артема, мелькнула мысль. А ведь именно он был первым человеком с машиной, встретившимся мне в жизни. Но почему-то я про него совсем забыла тогда. Тогда, когда увидела Артема, сидящего в теплой машине, такого сильного и красивого, посреди дождя. Больно... Как же все это до сих пор больно. И все-таки хорошо, что у Потапова тоже есть машина. Вдруг... Я быстро начинаю мечтать. Всегда очень быстро улетаю в параллельный мир, стоит только найти повод.
– Алло, Алиса? Ты тут?
– Конечно, – рассеянно отвечала я.
Вот бы было здорово, если бы Быстров увидел меня с Потаповым. Я в красивом платье выхожу из машины, небрежно поправляю челку. Мишка помогает мне выйти из нее, протягивает руку. На моем пальчике блестит колечко. Простое, без камней. Тонкое золотое кольцо. Я замужем. Он понимает, что я замужем, что я больше не могу и никогда не смогу принадлежать ему, как у Пушкина. «Но я другому отдана и буду век ему верна».
– Алиса, о чем ты думаешь? – тряс меня за плечо Мишка. Я посмотрела на него. Конечно, над его имиджем придется поработать. Серьезно. Эти разношенные джинсы не подходят. Только чистые левайсы, и без пятен от машинного масла. А еще лучше – деловой костюм. Отутюженные черные брюки, благородно-коричневого цвета английский твидовый пиджак, рубашка с галстуком. Придется похудеть на десять килограммов. И конечно, не афишировать любовь к радиоприемникам.
– Что? – пробормотала я. – Я думаю, что выпила бы чаю.
– Ты останешься? – с надеждой и глядя куда-то вбок.
– Думаю, да, – обнадежила я. Почему нет. Клин клином.
– Ничего себе, – шептал он, когда мы сидели в его комнате.
Он жил с родителями. Мама, невероятно толстая и такая же румяная тетка, отец – молчаливый пожилой мужик с пузырями на трико и с масляными пятнами везде, где только можно. От них пахло пережаренным тестом и чем-то кислым. Может, капустой. Они жили в панельной пятиэтажке на Водном стадионе. Далеко от метро, далеко от меня. Далеко от Артема, что радовало больше всего. У Мишки была своя комната, двенадцать метров, разделенных с миром щеколдой-задвижкой. Маленький барьер, слишком маленький.
– Дверь закрыта? – переспросила я.
Мне нравились барьеры. В моей комнате не было такой вот штучки, и в нее вламывались все, кому не лень. Мама, вечно несущая чушь про то, что я должна безмолвно подчиняться ее «святой родительской воле». Отец, брезгливо оглядывающий мой творческий бардак и вообще брезгливый во всем, что касается меня. Брат, бесцеремонный, кричащий: «Хватит трепаться по телефону! Сделай потише свою дурацкую музыку! Прекрати умничать!» Надо бы как-нибудь поставить щеколду, но сама я не умела, а просить об этом папу или брата и в голову не приходило. Я затыкала уши, я закрывала глаза. Иногда начинала визжать: «Уходите, я не хочу вас видеть!»
– А как же, – улыбнулся Мишка. – Можешь не волноваться. Мои не войдут.
– Отлично. Чем займемся? – полюбопытствовала я, делая вид, что читаю обложки, расставленные в стареньком желтовато-коричневом шкафу.
– А чем ты хочешь?
– Не знаю. Не смотри на меня так.
– Как? – покраснел Мишка. Вот блин. Если б он только не краснел.
– Я подумала, что с тобой мне лучше, чем без тебя, – спокойно и равнодушно бросила я. Мне нравилось видеть растерянность на его лице. Растерянность и страх меня потерять снова. Хоть кто-то боится меня потерять.
– Можно, я тебя поцелую?
– Обычно у меня не спрашивают разрешения.
– И часто обычно тебя целуют? – помрачнел он. Я почувствовала себя настоящей сердцеедкой. Роковой женщиной.
– Бывает, – и пожала плечами. Пусть помучается.
Поцелуи с Мишей не приносили ничего. Ни трепета, ни напряжения внутри, шаром растекавшегося от прикосновений Артема. Пружинный диван, колючий плед, страх, что услышат его родители. Подозрение, что не услышать нашу суетливую возню невозможно. Запах Мишкиного возбуждения, резкий и кислый, как мамина капуста. Снова и снова на моей груди шарили пропахшие машинным маслом руки. Пальцы в заусенцах, от напряжения закушена нижняя губа. И моя боль от пятиминутного полового акта, которую сменяла радость от его окончания, удивление оттого, что это так важно для жизни. Казалось, предложите альтернативу – и я никогда не стану снова заниматься этим. Но у мужчин нет альтернатив.
