Правда о твоей матери (СИ) - Смирнова Юлия

- Апраксина… что это, к чёртовой матери, было? Зачем принимать у себя бывшего – совсем мозги набекрень? Лёва его послал – а ты утешаешь? С какой стати? Совершенно не характерная для тебя доброта и всепрощение! Признавайся – что на сей раз затеяла?

Юлия на какую-то секунду теряется – и, как всегда, недолго поколебавшись, решительно выдаёт правду. Это меня радует – насколько она уже не сомневается в моей любви, что не берёт на себя труд как-то приукрашивать ситуации, в которых оказывается по собственной вине! Но это же и огорчает – она даже не пытается выглядеть в моих глазах лучше, чем есть на самом деле. Значит, ей на меня совершенно наплевать…

Впрочем, за столько лет мог бы привыкнуть.

- Этот замысел зовётся местью, - спокойно объявляет она. – Что именно ты слышал?

- Месть? – я, как всегда, ошарашенно смотрю на неё, не зная, как реагировать. Ей постоянно удаётся выбивать меня из колеи… Может быть, именно это я и люблю? Грёбаные американские горки, чёртова непредсказуемость… бесконечные загадки. Апраксина права – я влюблён в недоступность? Даже получая её, даже будучи её первым и единственным мужчиной – я всё равно не чувствую, что она принадлежит мне. И никогда не будет моей, даже если согласится на этот долбанный брак, о котором я полтора десятка лет её умоляю.

- Хорошо, - решаю признаться, изо всех сил стараясь сохранять спокойную невозмутимость тона. – Юлия, нам пора поговорить. Я ещё на выходных прошерстил твой рюкзак и знаю, что ты беременна. Только что ты подтвердила, – почему-то Андрею, а не мне, – что ребёнок мой. Может быть, попробуем вместе решить, что с этим делать?

- А что с этим делать? – искренне удивляется Апраксина. – Беременна я – мне и решать. И я уже решила.

Выдержав эффектную драматическую паузу, во время которой я всерьёз опасаюсь обширного инфаркта, Юлия гордо заканчивает:

- Выйду за Андрея – он мой должник, задолжал мне за всё, через что заставил меня пройти.

- Он? Юля –онзаставил? – повышаю я голос в возмущении. – А ты, которая сделала этот выбор без любви и вообще без всяких чувств, из одного нездорового любопытства, принудила это аморфное существо к браку, к какой-то пародии на близость – ты здесь не при чём? Ты действительно так ничего и не поняла?

- Да нет, я вовсе не отрицаю, что поступила не по уму, - соглашается Юлия. – Но уж больно мне хочется, чтобы он попрыгал. А тебе не хочется? Ты взвалил на себя эту ношу – чужого ребёнка; неужели тебе не греет душу идея отыграться на том, кто заставил тебя всё это пережить? Пусть теперь он поскачет – раз не захотел с Лёвой!

- Я не «взвалил ношу» - я полюбил Лёву и с удовольствием помогал тебе, которую тоже полюбил! И всегда любил!

- Ну вот и он пусть учится любить. Ребёнок – отличный мотиватор. Я сделала глупость, что согласилась на развод в конце беременности; была в таком шоковом состоянии, что не воспользовалась предоставленным мне нашим законодательством правом потрепать ему нервы целый год после рождения ребёнка. Пришла пора ему за всё сполна заплатить. А ты отдохни, Грачёв.

- Ты соображаешь, что творишь, Апраксина? – жёстко говорю я. Изменила-таки мне выдержка! – Хочешь сделать ребёнка –моегоребёнка – орудием мести, разменной монетой? Для этого и собираешься рожать?

Юлия коротко и с энтузиазмом кивает.

Я делаю вдох, выдох. Понимаю, что мне в этой ситуации нужна трезвая голова – и на минуту выхожу из помещения.

Конечно, можно было бы включить сейчас диктофон, сделать запись её психопатических признаний и затем пригрозить представить это в суде, чтобы забрать у этой замечательной «четы» ребёнка. Но, во-первых, конфликтом с Апраксиной никогда было не сладить: подобные угрозы лишь подтолкнут Юлию к аборту – она всегда была способна навредить себе, лишь бы сделать назло другому; а во-вторых, я всё ещё, дурак, надеялся убедить её остаться со мной и начать, наконец, жить нормальной семьёй. Хотя внутри себя отлично осознавал: семья – это не Юлино, она может дорасти до чего угодно: до академика, лауреата Нобелевской премии, - только не до семьи.

- Юля, - снова заходя в её кабинет, как можно более спокойно говорю я. – Почему нельзя жить нормальной семьёй, почему обязательно надо превращать всё в фарс?

- Ты предлагаешь попробовать жить «нормальной семьёй»? – насмешливо поднимает брови Юлия. – Лично я не знаю, что значит «нормальная семья». Янормальныхсемей не видела.

- Разве такой великий экспериментатор, как ты, не желает попробовать создать собственный оригинальный образец? – подходя к ней, подкалываю я; тотчас ласково обнимаю: какая бы ни была – именно её я люблю, и внутри у неё – мой ребёнок.

Юлия долго молчит у меня в объятиях. Я понимаю: опять что-то задумала… и вряд ли что-то здоровое. Но она снова заставляет меня удивиться, когда, отстранившись, вдруг соглашается:

- Хорошо, давай попробуем. Я согласна. Только, если это возможно, без официального оформления отношений.

Мне бы задуматься в этот момент – почему бы именно сейчас не пожениться? Но я удовлетворяюсь её капризным объяснением:

- Вдруг ты не выдержишь этой очередной возни со мной? Я не хочу, я совсем никак не готова к новому разводу и разочарованию.

Я понимаю, что никаких моих слов, обещаний и заверений никогда не будет достаточно, и поэтому молчу; но радуюсь хотя бы такому – что мне ещё остаётся. Докажу не словом, а делом, - в который раз опрометчиво решаю я.

Правда, остаётся ещё поговорить с Лёвой.

- Сынок, - тем же вечером осторожно начинаю я, - у меня есть одна новость, которая, возможно, тебя не обрадует. Твоя мама собирается въехать ко мне и жить здесь, с нами.

- Мама? – взволнованно переспрашивает Лёва и начинает нервничать, словно речь идёт не о матери, а о чужой тёте. – Зачем это? Мы же договорились, что она живёт на Кирочной, сама по себе, а я пока у тебя с мыслями соберусь?

- Лёва… кое-что изменилось.

- Что же? – в тревоге вглядывается в меня Лёва. Я признаюсь:

- Мама беременна. Ребёнок мой.

- Вы женитесь? – с надеждой спрашивает Лёва, и я вижу: он не смеет поверить, что у него наконец-то будет нормальная семья. Мне приходится разочаровать его:

- Пока нет, мой дорогой. Просто будем жить вместе. Тебе это тяжело, трудно?

Лёва раздумывает. Нерешительно спрашивает:

- А квартиру на Кирочной вы собираетесь сдавать?

- Мы с твоей мамой это пока не обсуждали.

- Можно мне иногда туда уходить, пока не сдали?

- Нет, Лёва, - серьёзно возражаю я. – Ты несовершеннолетний, живи пока с родителями. Договорились?

- Но если станет невыносимо? Я не знаю, что мама тут устроит…

- Да ничего она не устроит, - успокаиваю я, внутренне вовсе не уверенный, что так оно и будет. – Возраст, беременность, дела на работе… кроме того, Лев… есть ещё кое-что, что я твоей маме пока не сообщал. Меня приглашают на работу в Университет Калифорнии, выделили ставку, и я, скорее всего, поеду работать в Лос-Анджелес.

Лёва аж дыхание затаил, и мне приятно видеть его детский испуг:

- Надолго?

Я, засмеявшись, потрепал его по голове:

- Так же, как собираюсь быть вместе с тобой и с мамой. То есть – навсегда. Ты бы поехал?

Лёва колеблется недолго – и тотчас засыпает меня вопросами:

- Да, поехал бы… Не думаешь же ты, что брошу тебя одного в этой Америке?.. Да ты что… Лос-Анджелес? Думаешь, мама согласится? То есть школу придётся там заканчивать? А Кирюха как же?

- Будете общаться пока дистанционно, что ж поделаешь… Приезжать сюда станешь, так и увидитесь… Мне и самому непросто представить, что жизнь изменится на старости лет, - шучу я. – Но сейчас нужно доносить и родить малыша, оформить документы… пожениться, наконец, - и, очевидно, официально усыновить тебя, чтобы вы оба могли получить визы членов семьи.

Я определённо размечтался.

- Как же ты меня усыновишь? Ведь мой биологический отец жив, - возражает Лёва.

- Да, верно; ты родился в течение нескольких месяцев после развода, и мама могла бы записать тебя на бывшего мужа – но не стала этого делать. Как ты знаешь, в графе «отец» у тебя стоит прочерк. И сейчас это к лучшему – ты так не считаешь?