Татьяна Тронина - Мода на невинность
– Терапевт, – сурово ответила я. – Самый обычный терапевт в простой районной поликлинике, то есть, как принято считать, труженик и святой. Во взрослой поликлинике, – еще более сурово уточнила я. – Я понимаю, к чему ты все спрашиваешь... но это правильно, иначе всего и не поймешь. У него была старушка-мать, замечательная старушка, я думаю, увидев ее, мама и решилась на этот брак. Так вот... Они поженились. То есть о периоде ухаживания я знаю мало, мама старалась не слишком часто приводить его к нам, дабы не травмировать меня своим легкомысленным поведением, ибо все, что было до свадьбы, она считала немного неприличным... Да, конечно, Вадим Петрович был мне официально представлен, но я как-то не особенно интересовалась... я просто хотела, чтобы мамочка была счастлива, детским эгоизмом я никогда не страдала. Они встречались где-то в других местах – ходили в театры, кино, на выставки (я тоже пару раз участвовала в этих походах, очень чинно и благородно...). Не могу сказать, что Вадим Петрович обращал на меня особое внимание. Так, постольку-поскольку... Все очень целомудренно, мама и не допустила бы иного. Ты знаешь, – произнесла я тихо, почти неслышно, словно даже мертвые не должны были знать об этом, – я думаю, у них ничего и не было до свадьбы.
Инесса глядела широко раскрытыми глазами, и что-то в ее взгляде было такое, что заставляло меня говорить дальше.
– Они поженились, и Вадим Петрович стал жить у нас. Поначалу все было очень хорошо... но потом что-то неуловимое, непонятное, странное... словно ветерок подул – еще не сильный, но можно было угадать близкую грозу. Ничего не произошло, а я вдруг стала бояться своего отчима, не бояться даже, а избегать. Все вокруг твердили, какой он положительный и порядочный, а я старалась говорить с ним как можно меньше, всякие прикосновения были исключены – знаешь, в квартире, да еще не очень большой, часто приходится сталкиваться локтями, но я ничего такого не допускала, я даже не садилась на стул, с которого он только что встал.
Инесса провела рукой по моим волосам, подбадривая, и я почувствовала, что ее рука слегка дрожит. «Что она нашла в моей истории? – промелькнуло у меня в голове. – У нее-то отчима не было?»
– Потом я заметила, что он на меня смотрит. Тоже странно так смотрит – долго, тихо, безотрывно и в то же время так, чтобы это ни мне, ни маме не было заметно. Бедная... она хотела, чтобы Вадим Петрович помогал мне делать математику! В математике я была совершенной тупицей, я и сейчас половину таблицы умножения не помню, но тогда – особенно все эти цифры не давались мне, доводили до слез... Что это были за уроки! По вечерам мы сидели в моей комнате над раскрытым учебником, вытянув шеи, максимально отстранившись друг от друга, и он своим тихим голосом пытался донести до меня всякие алгебраические премудрости. Мама радовалась, когда мы с Вадимом Петровичем занимались вместе, но толку от этих занятий не было никакого – я так боялась его, что мой слух не воспринимал его голоса, я не понимала смысла слов, им сказанных...
– Почему ты его боялась?
– Не знаю, опять же – и не страх это был, я просто другого слова не знаю, которое могло бы обрисовать тогдашнее мое состояние... Он ничего не делал, чем занимаются обычно маньяки и педофилы, но так жутко мне было! И я не могла о нем не думать... У него был такой тихий голос, тихий, как будто робкий, но уж лучше бы он кричал! Наверное, я вела тогда себя как дурочка – он говорил мне что-то, какие-то пустяки, а я зажмуривалась и пятилась назад, отвечала невпопад на его вопросы...
– Может быть, от него чем-то особенным пахло? – опять прервала меня Инесса. – Знаешь, у каждого человека бывает свой, особенный запах, и иногда запах говорит о человеке больше, чем все его речи... Запах лекарств, больницы... Смерти! – вдохновенно добавила она. – А ты инстинктивно улавливала его и...
Я задумалась.
– Нет. Точно нет. От него ничем не пахло. Абсолютно. Абсолютная медицинская стерильность. Такого чистюлю еще следовало поискать... Мамины подруги все ей завидовали! Так вот, Вадим Петрович был образцом порядка и гигиены.
– Дальше...
– Однажды он пришел с работы, мамы еще не было... Я после прогулки сидела на диване и что-то читала, «Войну и мир», кажется. Так часто бывало, что мы оставались в доме одни, и, как всегда, меня охватило странное чувство... Я отторгала этого человека всей душой, я была в ужасе, но внешне старалась никак этого не выражать, я продолжала старательно читать свою книжку, хотя слова уже начали плыть перед моими глазами. Он что-то спросил... я опять ничего не услышала и ответила что-то невпопад. Он как будто огорчился или рассердился – я не знаю, и подошел ближе, чтобы повторить свой вопрос.
– И тогда...
– И тогда он встал передо мной на колени, – сквозь ладони, глухо произнесла я. – Нет, дальше я не могу...
– Не бойся! – Инесса решительно оторвала мои руки от лица. – Ты должна быть сильной. Прошлого уже ничем не изменить... измени только свое отношение к нему.
Как ни странно, эти банальные слова немного меня приободрили.
– Так вот, он встал передо мной на колени, говоря что-то тихо, тихо... на мне был такой ситцевый халатик, с васильками, не очень длинный... Он чуть-чуть отвел в сторону одну полу халатика и поцеловал меня в обнажившееся колено. Приоткрыл рот... ах, нет, не думай, что дальше он стал делать что-то невероятное, грубое, чего не во всяком порнофильме увидишь... нет, он просто провел языком от колена до середины бедра, вот до этой точки. – Я прикоснулась к ноге Инессы, отчего она вздрогнула. – Все в пределах легкой эротики – от колена до середины бедра, с внутренней стороны... И все.
– Все? – повторила она как будто с разочарованием.
– Да. Вот и все, что было между мной и Вадимом Петровичем. Но дальше... дальше начался тот самый ад, в котором я живу до сих пор.
– Что же было дальше?
– Дальше в комнату вошла моя мама. Не понимаю, как мы не услышали ее – она вернулась с работы, – как не отшатнулись друг от друга; может быть, если б мы успели сделать это, ничего страшного не произошло, мама ни о чем бы не догадалась, а я бы что-нибудь придумала, как избавиться от этого человека, я бы удрала к тете Зине, сюда, в Тишинск, она всегда меня звала... Но мы ничего не слышали, поэтому мама своими глазами увидела его лицо между моими коленями.
– Да уж... – вздохнула Инесса. В сумерках, на фоне желтой стены склепа, она казалась особенно красивой, почти нереальной, темно-вишневое платье слегка сверкало металлическими нитями – так посверкивает огонь в глубине очага, она казалась мне последней надеждой на спасение, только она могла помочь мне, ибо сама сумела хладнокровно пережить все свои невзгоды...
