Наталья Миронова - Случай Растиньяка
Катя вдруг ощутила страшное удушье. Она хотела что-то сказать, но не смогла, схватилась за горло. Воздух не втягивался в легкие. Казалось, они наполнились упругим каучуком и больше ни для чего места не осталось…
– Мать, ты чего? – донесся до нее откуда-то издалека напуганный голос.
Она соскользнула вниз по стене и уже не видела, как все вокруг забегали, засуетились… Ей брызнули в лицо водой, и она судорожно перевела дух, глотнула наконец воздуха. Что происходит? Где она? Руки какие-то ватные… И голоса звучат как сквозь вату:
– Ну, ты чего, мать?… Да хрен с ними, с деньгами, я подожду…
– Заткнись, Хвылына, со своими деньгами, видишь, человеку плохо?
– Ну, я же не думал, что на нее так подействует… Мать, ты чего?…
– Может, «Скорую» вызвать?
Это до Кати дошло. Она сделала гигантский захлебывающийся вдох, словно рыба, вытащенная из воды, и села. Вернее, выпрямилась. Оказалось, что она уже сидит. Сидит в кабинете, в кожаном кресле главреда, так называемом «кресле руководителя». Как она сюда попала? Она не помнила. Лицо у нее было мокрое, весь перёд свитера забрызган водой. Но дышать стало вроде бы легче.
– Не надо «Скорой», – слабым голосом проговорила Катя. – Извините, Анатолий Серафимович. – Это главному. – Сама не знаю, как это получилось…
– Это все я виноват, – продолжал оправдываться человек с инициалами Д. Г., ее сослуживец Дмитрий Година. «Година» по-украински – «час», поэтому все в редакции, разумеется, называли его минутой – Хвылыной. – Но я ж не знал… Я ж не думал…
Катя поднялась с кресла и, еще раз извинившись перед главным, вышла из кабинета. Руки по-прежнему были ватные, колени тоже, голова ватой забита… За ней вышли все, кто набился в кабинет главного – оказывать действенную помощь. Рядом плелся бывший друг, а ныне предатель Димка Хвылына, продолжая виновато зудеть, как осенняя муха:
– Ну, мать, ну ты чего?… Я ж не знал…
«Все ты знал», – злобно лязгнуло в голове у Кати. Но она решила, что легче простить и сосредоточиться на своей беде, чем разбираться еще и с Хвылыной. Она остановилась в коридоре, Димка тоже.
– Да ладно, Димон… Я все понимаю. Мужская солидарность.
И опять злобно лязгнуло в голове, опять больно стукнуло сердце. Вечно ее заставляют входить в чье-то положение, кого-то «понимать», что-то прощать. «Меня бы кто понял», – подумала Катя, но усилием воли заставила себя успокоиться. Как бы и впрямь не загреметь вслед за свекровью.
В голове у нее стал складываться план.
– Дай мобильник позвонить, – попросила Катя у Димки.
У нее был свой, но на счету давно не было денег, а звонить с редакционного аппарата не хотелось: вокруг него вечно толокся народ.
– На, конечно. Звони. – Димка торопливо протянул ей телефон. – А ты не хочешь сесть?
– Сгинь, – велела ему Катя. – Мне надо поговорить.
Она повернулась к нему спиной и отошла на несколько шагов, набирая номер Этери.
– Фира? Привет, я не помешала?
– Нормалек. Считай, ты меня спасла. Я на тоскливой тусовке. Дай мне повод ускользнуть.
– Всегда рада помочь, – слабо улыбнулась Катя. – Я решила уйти из дома.
– Наконец-то! – возопила Этери. Видимо, уже ускользнула с тусовки куда-нибудь на лестницу. – Слушай, Стрелку закрывают, ты же знаешь. Я открываю старую дедушкину галерею на Арбате. Мне нужен билетер, он же экскурсовод, он же охранник.
– Ну, охранник из меня…
– Да там заяц справится, – перебила Этери. – Над галереей квартирка. Вполне пристойная, только что ремонт сделали. Но кто-то должен жить постоянно, иначе страховку не оформить. В случае чего на кнопку нажмешь, вот и вся охрана. Там все на сигнализации. Двенадцать тысяч в месяц. Деньги – мура, но там и работы почти нет. И за квартиру платить не надо.
Катя получала на основной работе десять тысяч в месяц, еще двенадцать показались ей сказочным богатством.
– Раз в неделю мне надо в редакцию ездить. Присутственный день, – сказала она.
– Без проблем. Сделаем его выходным, – с легкостью согласилась Этери.
– Но мне и по другим редакциям ездить надо, – напомнила Катя.
– Укладывайся в обеденный перерыв. Или до одиннадцати. Галерея работает с одиннадцати. Ну, в крайнем случае с двенадцати.
С Этери всегда все было легко и просто.
– Ладно, договорились. Спасибо тебе.
– Не грузи.
– Мне еще придется загрузить тебя по полной, – вздохнула Катя.
– Алик?
– Деньги.
– Это одно и то же. Ладно, потом обсудим. Ты сейчас где? – спросила Этери.
– На работе, но я сейчас уйду. Меня отпустили. Поеду вещи собирать.
– Слушай, – оживилась Этери, – если ты доберешься до «Парка культуры», ну, помнишь, где в прошлый раз встречались? Под мостом? Подъезжай туда, я тебя подхвачу и до дому довезу.
– Хорошо, – сказала Катя и отключила связь.
Она вернула мобильник Димке.
– Спасибо. Я ухожу. Шестикрылый меня отпустил.
Главного в редакции за глаза звали Шестикрылым Серафимычем.
– Само собой, – кивнул Хвылына. – Давай я тебя хоть до метро подкину.
Катя покосилась на Димку с сомнением. Ей хотелось избавиться от него поскорее, не видеть больше. Но, с другой стороны, надо беречь силы. Хоть до метро.
– Ладно, давай.
Димка просиял и кинулся за борсеткой с ключами.
– Ну, рассказывай, – потребовала Этери, когда Катя в условленном месте забралась в ее бордовую «Инфинити».
Такая у них была манера общаться еще с института. «Ну, рассказывай» служило им вместо «Здравствуй». Главное, поделиться новостями. Но, сказав: «Ну, рассказывай», Этери не стала ничего слушать.
– Что-то ты мне не нравишься. Ты какая-то бледная.
– Все нормально, – глухо пробормотала Катя.
– Не передумала?
– Нет, не передумала.
– Ну, рассказывай, как ты решилась.
– Алик опять занял деньги у меня за спиной.
– Тоже мне новость! Много?
– Да не в этом дело, – вздохнула Катя. – Пять тысяч баксов надо срочно отдавать.
– Не вопрос. Я тебе одолжу, вернешь.
– Спасибо. Я же говорю, дело не в этом. Просто я поняла, что пришел мой край.
– А я тебе давно говорила, – наставительно заметила Этери. – Нет, ну каков подлец! Между прочим, мне он тоже звонил как-то раз. Я не стала тебе говорить, расстраивать не хотела. Но я-то его сразу послала далеко и прямо. А кто ж ему дал-то?
– Один сукин сын с моей работы и еще Татьянин муж. Помнишь мою подругу Татьяну Марченко? – Этери кивнула. – А мужа ее помнишь? Он у нее вещь в себе, рассеянный профессор. Таню я предупредила, думала, она ему скажет. А она не сказала. А может, сказала, да он не слышал.
– Помнишь, мы с тобой говорили про бизнесмена, который дал объявление, что не отвечает по долгам своей жены? Давно это было, лет пять назад, но ты, наверно, помнишь.
