Услышь мою тишину - Тори Ру
Я безрезультатно вглядываюсь в черноту космоса, а вечный холодный космос глазами Сороки смотрит на меня.
Он рядом, но позволяет мне оставаться одной. Наверное, именно поэтому я с такой легкостью доверяю ему все секреты. Наши разговоры совсем не похожи на разговоры на ночных кухнях с Пашей — от Паши исходило опьяняющее тепло, его улыбка затуманивала мозг, позволяла улетать, забывать обо всем и верить, что он решит за меня любые проблемы…
А Сороку даже не нужно видеть для того, чтобы сказанное им достигло сердца.
Сестра не винила бы меня в случившемся.
Возможность вымолить прощение у тех, кто мне дорог, никуда не делась.
Все пути открыты, я свободна!
Завтра же соберу сумку и навсегда отсюда свалю. Поблагодарю Ирину Петровну и вернусь в город. Отрину страхи и боль и попробую жить — с тростью, ранами и ожогами. Попытаюсь смириться с тем, чем являюсь теперь, и исправить то, что еще можно исправить.
Ненужное зрение продолжает шарить по небосклону и цепляется за синеву на оттенок светлее мрака. Ночи в июне коротки — над горизонтом с востока поднимается и расширяется полоса света, окружающий мир приобретает очертания.
Наконец я вижу Сороку — он сидит, обняв колени, светлая футболка натянулась на спине и плечах. Острое сожаление режет в груди.
Я все еще ничего не знаю о нем.
Приподнимаюсь на локтях, набираю побольше воздуха для того, чтобы обрушить на Сороку свое любопытство, но тот оборачивается:
— Мне нужно идти.
Он встает, и я с невероятной проворностью вскакиваю следом:
— Если уеду, как я смогу тебя найти? Где твой дом? Ты так и не сказал! Ты ничего не рассказал о себе!
Сорока медлит и хмуро озирается по сторонам:
— Слушай, я устал. Я должен уйти. Не ходи за мной, ладно? — Он прячет руки в карманы джинсов и сбегает вниз по розовеющему склону. Пара шагов — и знакомая футболка исчезает в мутных клубах предрассветного тумана, разлившегося у подножья и ползущего по полю.
Наклоняюсь, судорожно нашариваю в сырой траве трость и, чертыхаясь, изо всех сил кричу в пустоту:
— Мы еще увидимся, Сорока?! — Но мой голос поглощает белая мгла.
* * *
21
Туман залил все вокруг, ограничил видимость парой метров, особенно плотно сгустился над рекой и старым сельским кладбищем.
Мучительно вглядываясь вперед, я пытаюсь увидеть и нагнать Сороку, но ноги не способны идти быстрее, сломанные кости ноют и умоляют остановиться.
— Ну и черт с тобой! — я рычу. — Я никогда не бегала за парнями, слышишь?!
Утренний мир утопает в безмолвии.
У околицы маячат сонные дома, за забором крайнего из них лениво брешет собака, и лай вновь сменяется шорохом щебенки под кедами и стуком верной трости.
Холодный воздух ключевой водой вливается в легкие. У палисадника с ковром из цветов я мешкаю, закусив губу, осторожно двигаю щеколду, проникаю во двор и бесшумно затворяю калитку. Поднимаюсь по ступеням крыльца и тут же вскрикиваю — бледная Ирина Петровна, скрестив на груди руки, встречает меня в коридоре:
— Ну, и где же вас носило, мадам? — грозно вопрошает она. — Надеюсь, оправдания будут действительно годными, или я за себя не ручаюсь.
Вжимаю голову в плечи — за разговорами с Сорокой я даже не подумала о том, что кто-то станет за меня переживать. Жизнь отшельника все же наложила на личность несмываемый отпечаток, и я сейчас себя просто ненавижу.
— Мне девятнадцать, алло! — пытаюсь наступать, но тут же сдуваюсь и мямлю: — эм… я просто гуляла. Помните, я вам про Мишу рассказывала? Так вот, я гуляла с ним.
— Голова раскалывается… Твое счастье, что для квартального отчета еще не время и я смогу вздремнуть на работе! Проходи. — Зевая, Ирина Петровна скрывается в глубине дома, откуда через минуту доносится урчание кофеварки.
Разуваюсь и просачиваюсь в ванную, раздеваюсь и подставляю макушку под струи прохладной воды.
Совсем как год назад, когда я была нормальным человеком… На периферии зрения мелькают неясные тени, отрывки сновидений взвиваются хороводом — сказывается ночь, проведенная без сна.
— Ирина Петровна, простите меня. Но мне нужно поспать! — мычу я, вплывая на кухню с полотенцем на мокрых волосах.
— Хорошо. Вечером поговорим. Обещаю, убивать не буду! — Она строго смотрит снизу вверх и усмехается: — Ай да Влада! И среди трех с половиной бабусь нашей деревни умудрилась найти кавалера. Что же скажет твой парень?
Мне больше не хочется врать, прикрывая собственную никчемность видимостью благополучия, и я сознаюсь:
— Нет у меня никакого парня. А сестра умерла.
Прислоняюсь к дверному косяку и жду чего угодно — испуга, соболезнований, жалости, но Ирина Петровна вертит в руках пузатый бокал с вином и тихо отвечает:
— Я знаю. — Она не дает мне окончательно впасть в шок и, откинувшись на спинку венского стула, добавляет поспешно: — Я же продвинутая тетка. Как только ты заикнулась об аварии, я нашла в интернете подробности. Потому и рассказала тебе о своем папе.
Солнечный луч ползет по подоконнику, в столбе света сверкают пылинки. В глаза словно насыпали песка, в мозгу отяжелели все мысли.
Мир перевернулся, или с головы на ноги наконец встала я?
Ирина Петровна подавляет улыбку и машет рукой:
— Да ты же спишь на ходу, Владуся! Иди. Мне все равно на работу пора.
Удивление и благодарность растапливают сердце, чтобы не залиться новой порцией хороших слез, я ретируюсь в комнату, где с разбегу падаю на кровать.
Антикварный будильник мерно отсчитывает секунды вечности, по ту сторону стекла плетет паутину тонконогий паук, солнце разгорается все ярче.
Веки наливаются свинцом, тело слабеет, я заползаю под одеяло и проваливаюсь в… прохладу летнего вечера.
…Центр города, толпы людей, пыль, шум моторов, депрессняк, усталость, злость.
Нервы гудят от недавнего семейного скандала. Я бесцельно мотаюсь по родным улицам, но с трудом узнаю местность — те же здания, но серые некрашеные стены давят на башку, а отсутствие перспектив ввергает в досаду. Кусты преграждают путь густыми ветвями, под лавками скопились горы пивных бутылок и сигаретных пачек, площадь, из недр которой в небо взмывал фонтан, спасавший нас в жаркие дни, заставлена полосатыми торговыми палатками. Откуда-то доносится ор и шум.
Поднимаю взгляд и натыкаюсь на огромное сооружение стадиона — у входа дежурят люди в
