Заставь меня остановиться 2 (СИ) - Юнина Наталья

— Ты хотел сказать testis?

— Я хочу сказать, что ты сейчас доиграешься. Хотя я рад язве. Добро пожаловать.

Ничего не отвечаю, хотя очень хочется. Мне надо его разговорить, а не шутки шутить. Хотя сдается мне, что мои сухие трусы, будь они не ладны, его отрезвили. Смотрю в зеркало заднего вида, наблюдая за тем, как Лукьянов трогает свой нос. Да, этим я его тоже отрезвила, блин. Весь путь до дома Богдана я продумываю в голове вопросы. И понимаю, что начать надо не с вопроса о жене.

Отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины. Открываю дверь и сажусь рядом с Богданом. Убираю руку от его носа, и сама того не планируя, целую его в травмированный орган.

— Прости за нос. И за пожар в трусах. Пожалуйста.

— Прощаю.

— Почему вдруг ежик? — резко перевожу тему, тянусь за клеткой и ставлю ее себе на колени. — Почему не котенок, например.

— Котенка легко погладить, а ты попробуй ежиху.

— А разве это трудно? Такая хорошенькая, — ничуть не приукрашивая, вполне серьезно произношу я, доставая из клетки ежика.

— Она… это… немного некоммуникабельная. Жила в очень плохой семье, где над ней издевались. Не кормили. Как я понял только поили. Да и то редко.

— Пипец. И где ты ее взял?!

— В приюте. Моя дочь захотела собаку, и я не смог ей отказать. А там оказался еще и этот ежик. Ежиха. Это девочка. Вот я ее и забрал. Она у меня пять дней прожила.

— А как ты ее назвал? — провожу рукой по колючкам ежихи и улыбаюсь как дурочка, смотря за тем, как она нюхает мой палец. Утыкается как котенок. — Так как?

— Пиз… дося.

— Как?! — перевожу взгляд на Лукьянова.

— Дося.

— Доська. Досечка. Ну нормально так звучит. Спасибо. Мне очень нравится. Правда. Прикольненько. У нас уже четыре года нет животных. Папа выкобенивается, мотивируя тем, что от них грязь и прочее.

— С чего это выкобенивается? От них и правда грязь и прочее. Совершенно прав твой отец, — констатирует Лукьянов.

— Выкобенивается, потому что он любит животных. Он их не хочет не по причине грязи, а из-за того, что будет переживать, когда они умрут. Наши собаки долго прожили и я видела, как папа плакал. Делал вид, что ничего не случилось, а сам в тихушку плакал. Ну мужики же не плачут.

— Типа. Плачут еще как, — вполне серьезно произносит Богдан, откидывая голову на сиденье. Закрывает глаза и шумно вдыхает.

— Ты тоже плакал? — детский дурацкий вопрос, но почему-то он вырвался из меня. Кладу Досю в клетку и возвращаю обратно на сиденье.

— Все когда-нибудь плачут. А если говорят нет, значит врут.

— А ты почему решил завести собаку? — тяну руку к Лукьянову и аккуратно провожу ею по его колючей щеке.

— Потому что не хотел отказывать дочери. Она ревнует меня к тебе. Раньше у нее был я, а теперь она считает, что бровястая девка займет ее место. Не ее, конечно, место, но определенно теперь все внимание уделено не ей.

— Бровястая девка? — перестаю гладить Лукьянова, на что он резко распахивает глаза и возвращает мою руку на место.

— Гладь. Мне нравится. Бровястая — это ты. Она так тебя называет.

— То есть для ее отца я курносая, а для нее бровястая? Зашибись. Вы, блин, точно родственники.

— А ты сомневалась? — с улыбкой интересуется он.

— Да. У меня в голове не укладывается, что у тебя может быть такая дочь кобыла. Не в смысле огромная, а большая. Блин, я имею в виду взрослая, — на мой комментарий Лукьянов лишь усмехается. А в следующий момент ложится на сиденье и кладет голову мне на ноги. Оба замолкаем, каждый думая о своем. И только лишь спустя минуту, а может и больше, во время которой я начала гладить его голову, он произнес то, что меня, откровенно говоря, привело в чувство.

— Я делал тест ДНК, так что Ника точно моя дочь. И без того была бы ею, но мне хотелось это точно знать.

— Зачем ДНК?

— А ты как думаешь?

— Да я вообще мало что думаю. Сомневался, что она твоя дочь?

— Сомневался.

— Жена тебе изменяла? — вот, блин, начала разговор с дальних тем. Ага угу.

— Ты во сколько лет начала вести половой образ жизни? — игнорируя мой вопрос, задает свой.

— То есть, если я отвечу на этот вопрос, ты ответишь на мой?

— Да.

— Клянешься, что скажешь именно правду?

— Да. Я тебе пока один раз соврал. Да и то это была безобидная ложь, так что скажу правду.

— Ну, хорошо. Я — с детства, — нравится мне его дразнить. Каюсь. На мой ответ Лукьянов вновь резко распахнул глаза. — Паркет, ламинат. Не помню кто был первым. Я уже отвечала это урологическому больному. Ты не конкретизировал вопрос. Задавайте их более четко, Богдан Владимирович.

— Знаешь что, Аня?!

— Я тебе ответила. Так что отвечай теперь ты.

— Да. Моя жена мне изменяла. Все?

— С одним?

— Понятия не имею. Может, их было несколько, хрен ее знает. Ускакала она заграницу с одним.

— Надолго?

— По сей день. Я, кажется, тебе уже говорил, что она не живет со мной.

— Так почему до сих пор не развелись? Любишь ее, несмотря ни на что?! — от тихого и спокойного голоса не осталось и следа. Реальная истеричка вновь во мне начала активничать. Машинально перестала гладить Богдана. Страшно, блин. А что, если реально любит, несмотря на обиду?

— Нет. Не люблю. Когда-то с ума по ней сходил, думал, что любил. У Измайлова в школе отбил. Это тот, что с зеркальным расположением органов, — усмехается. — Видишь, как все повторяется. Тогда у лучшего друга девушку отбил, сейчас у собственного брата, — офигеть, блин. Вот тебе и нежданчик. — Я задам еще раз этот вопрос и ответь честно. Я поверю тебе, а не моему брату, раз уж мы говорим правду. Ты спала с ним или нет? Не юли, пожалуйста. И без шуточек.

— А он сказал, что спала?

— Да.

— Я не спала с ним! Кроме нескольких совершенно невкусных поцелуев, у нас с твоим братом ничего не было. Не было! — выкрикиваю я.

— Тихо, тихо. Верю. Закрыли этот вопрос, — накрывает мою руку своей.

— Паскуда какая. Я еще с ним поговорю.

— Не надо. В нем обида говорит. Погладь меня еще.

— Я прослушала, — нежно провожу пальчиками по лбу Лукьянова. — Так не любишь жену?

— Не люблю.

— Точно?

— Точно. Не люблю, — повторяет по слогам как умалишенной.

— Ну так, если не любишь и не живешь с ней уже больше десяти лет, почему не разведешься?! Ну ответь правду, пожалуйста! Я тебе тоже отвечу на любой вопрос, какой только захочешь.

— Когда она собиралась уезжать со своим заморским принцем заграницу, она хотела забрать Нику с собой. Я, конечно, встал в позу. Но двадцатипятилетиий пацан без нормальной зарплаты и связей, в сравнении с ее очень, мягко говоря, влиятельным любовником — никто. Бабки решают если не все, то почти все.

— И что в итоге? Почему дочь осталась с тобой?

— Да черт его знает. Лера в объяснения не вдавалась. Просто поставила условие, что дочь останется со мной, если я готов к сохранению формального брака. Мне было откровенно похер, так что я не задумывался над ее мотивами, видимо, она быстро скумекала, что так для нее лучше. Строить карьеру телеведущей с маленьким ребенком ей точно было не выгодно, даже при наличии няньки. А может, ее мужик был против ребенка. Полагаю, что ебаря она своего просрала, от того и хочет вернуться сюда. Все-таки есть дочь, и я уже не бедный сраный докторишка.

— А разве нельзя было отсудить у нее дочь, когда она стала уже взрослее и развестись? Ну типа твоя Ника имеет право голоса и все такое?

— Возможно, так и есть. Но мне не нужны были лишние проблемы. Тем более за мной есть косяк с дочерью, о котором Лера в курсе. Воспользоваться этим при желании можно было. Особенно три года назад, когда Никой можно было манипулировать, как угодно. Так что я как не видел, так и не вижу смысла разводиться до восемнадцатилетия дочери. Мне глубоко плевать есть ли у меня штамп в паспорте или нет. Это формальность, Аня. Не более того, — стало ли мне легче от этого рассказа? Безусловно — да. Вот только это не отменяет того факта, что эта женщина так или иначе будет присутствовать в его жизни. Надо признать, красивая женщина. И вот эта шмара, бросившая некогда ребенка, теперь будет ошиваться возле Богдана и обрабатывать его дочь, совершенно точно настраивая против меня. Ну да, не может же быть все хорошо. — О чем ты думаешь? — голос Богдана прерывает мои мысли.