Госпожа Удача (ЛП) - Эшли Кристен

Он смотрел на меня: на мое лицо, а не на платье. Это разочаровывало, потому что я на самом деле хотела знать, удалось ли мне купить то, что он хотел, но я задавалась вопросом, было ли это как вчера, и он не скажет мне ничего, пока не будет готов.

Примерно полчаса назад, находясь в ванной, я услышала, как он вернулся. Он отсутствовал весь день, но дважды звонил. Один раз сказать, чтобы я обедала без него. Другой, чтобы сказать тоже самое про ужин. Он не говорил, где он и чем занят. А я не спрашивала.

— Этим занимается Элла, — ответила я.

Элла, мать Ронни, была мне как мать, потому что она была единственной матерью, которую я знала в жизни. Когда мне было тринадцать, она приютила меня под свое крыло, и мы с ее дочерью Бесси стали лучшими подругами. И она не выпустила меня оттуда даже после того, как я переспала с Ронни, и дорожила этим, потому что Ронни соскользнул с края, но она знала, что я единственная, кто удерживала его от свободного падения. Так было до тех пор, пока он все же не сорвался.

Ранее в тот день я ей все объяснила, опустив подробности о бывшем заключенном, которого я забрала из тюрьмы и фальшивом браке, и просто сказала, что солгала об отпуске, и вместо этого встречаюсь с другом, который помогает мне переехать в Колорадо. Я объяснила свою ложь тем, что не хочу, чтобы слухи дошли до Шифта, а поскольку Хани («Honey» в пер. с англ. — милая), вторая дочь Эллы, была милой, как и ее имя, но умом не блистала, и из-за всей этой истории она связалась с Шифтом, потому что больше дружила со своим братом, чем со своими мозгами, я не хотела рисковать.

Элла, которая произвела Хани на свет и, хотя с того благословенного события прошло уже тридцать лет, а она по-прежнему жила с ней, поняла меня. А еще она пришла в неописуемую радость. У нее был ключ от моего дома, и, как я и сказала Таю, она принялась за дело. Очень активно.

Потом я позвонила на работу Марго. Рассказала ей ту же историю, с теми же пробелами. Она знала о Шифте. О моих проблемах. Мы часто обсуждали то, как мне выпутаться из этой передряги, жить дальше, начать все заново. Ее беспокойство обо мне длилось больше четырех лет, с момента смерти Ронни, выполнявшего роль буфера, растянувшись до восьми, когда она начала работать у Левенштейна, другими словами, с самого начала нашего знакомства. Она не была большой поклонницей Ронни, хотя была довольно хорошей подругой, чтобы не упоминать об этом (слишком часто) или не бросать на меня неодобрительных взглядов (часто), или, когда я жаловалась на него, не говорить «Я же тебе говорила» ничем, кроме взгляда, и, наконец, не терять рассудка и не указывать, как глупо я поступила, предоставив ему еще один шанс. Как и я, она прошла у Левенштейна путь от продавца до помощника главного начальника отдела кадров, хотя главным начальником она не стала, но пообещала помочь все уладить.

И, между прочим, она тоже пришла в неописуемую радость.

По правде говоря, все оказалось довольно просто. Настолько, что я чувствовала себя полной идиоткой, что не попробовала этого раньше.

С другой стороны, раньше у меня не было дома, куда можно было бы переехать, огромного, устрашающего вида мужчины, который мог бы прикрыть мне спину, и подспорья в пятьдесят кусков, на которые можно было бы опереться.

— Элла — мать Ронни? — спросил Тай, и я вновь сосредоточила свое внимание на нем.

Я кивнула.

— Она уже побывала у меня, принялась все разбирать и позвонила в три компании, занимающиеся перевозками, чтобы узнать цены.

Он коротко кивнул. Затем подошел к лежавшему на кровати пиджаку.

Рассказывая дальше, я пересекла комнату и направилась к босоножкам.

— Вопрос с работой тоже, кажется, разрешается. Моя подруга Марго, которая там работает, объяснит все директору по персоналу. — Усевшись, я сунула ногу в серебристую босоножку на шпильке, снова честно сказав: — На самом деле все так просто, что я чувствую себя идиоткой, не сделав этого раньше.

— Раньше Шифт так сильно тебя не на*бывал, у тебя не было никого, кто бы до усрачки напугал его черную задницу, и пятидесяти кусков, чтобы сорваться с крючка.

Я откинула голову назад и улыбнулась ему.

— Ты перечислил все причины, по которым я уговаривала себя не чувствовать себя полной идиоткой, а считать, что я просто идиотка.

Он долго на меня смотрел. Затем, не говоря ни слова, подошел к двум пачкам денег, которые, очевидно, в какой-то момент вытащил из сейфа. В одной из них были полтинники. В другой — двадцатки.

Мое внимание вернулось к босоножкам. Я закончила примерно в то время, когда услышала, как открылась дверца шкафа. Я наблюдала, как он бросил теперь уже менее толстые рулоны обратно в сейф, запер его, закрыл дверцу шкафа и повернулся ко мне.

— Готова?

Я встала и уперла руки в бока.

— Не знаю, как считаешь?

Я имела в виду, что не знаю, чем мы займемся, куда идем и зачем мне нужен наряд, который привлечет внимание, а, не располагая подобной информацией, я не могла знать, готова ли.

Но на мой вопрос он прошелся взглядом по моему телу от макушки до кончиков пальцев ног и обратно. Он делал это медленно, не торопясь, ничего не упуская, и я чувствовала его взгляд на всем пути следования, словно он не смотрел, а касался моей кожи. Пока он меня разглядывал, я мысленно видела свое платье. Темно-синее, облегающее, шелковое, с одним рукавом, оголяющим плечо, плиссировка сбоку, казалось, создавала диагональные складки по всему платью. Оно заканчивалось на четыре дюйма выше колена, не показывая декольте, но все же достаточно открытое в других местах, и оно настолько меня облегало, что оставалось очень мало места для фантазии.

Когда его глаза встретились с моими, он заговорил очень глубоким, низким рокотом:

— Да. Ты определенно готова.

И пока он говорил, я заметила, что выражение его глаз изменилось. Не было больше пустоты, и защиты. За два с половиной дня это была первая эмоция, которую он ко мне проявил.

И эта эмоция была желанием.

Я почувствовала, как тело наэлектризовалось.

Борясь с волной чувств, я прошептала:

— Спасибо, Тай. Но я имела в виду, что не знаю, чем мне предстоит заниматься сегодня вечером, поэтому не могу знать, готова ли я.

— Покер с высокими ставками, — тут же ответил он.

Я уставилась на него, не понимая, что происходит. Никогда в жизни я не играла в азартные игры. Потому что не собиралась работать в поте лица только для того, чтобы потом выбросить эти деньги на ветер. Ронни рисковал. Постоянно делал ставки на баскетбол. С уверенностью, что, раз уж он сам когда-то играл, то знает суть дела. Он не всегда проигрывал, но и не всегда выигрывал. Мне это казалось нелепым и пугающим, потому что Госпожа Удача не слишком часто давала Ронни передышку, и я всегда ждала, что она выдернет у него из-под ног ковер, лишив равновесия, как случалось, когда он увлекался азартными играми. Удача ему улыбнулась (душераздирающий каламбур), он умер прежде, чем она смогла это сделать.

— Покер с высокими ставками, — повторила я.

— Вступительный взнос — сто кусков.

Я моргнула. Затем нерешительно спросила:

— Э-м… ты хорошо играешь в покер?

— Очень.

— Правда?

— Женщина, то, что на тебе надето больше тридцати тысяч долларов, доказывает, что это правда.

Я снова моргнула. Потом выдохнула:

— Правда?

— Да.

— Нет, я имею в виду, правда, что на мне больше тридцати тысяч долларов?

— И ответ все тот же — «да». Только одно твое обручальное кольцо — уже почти половина суммы.

— Боже, — прошептала я, внезапно почувствовав, как обручальное кольцо обжигает палец. Я имею в виду, не то чтобы я не знала, что все, что он мне дал, стоило дорого, плюс пачка денег, которую он бросил на кровать, для покупки моих нарядов, пусть они были и не от кутюр, но все же и не приобретены в «Target». Я просто не представляла, что стоимость украшений была настолько высока.

— Что? — спросил он, когда я не двинулась с места.