23 минуты мая (СИ) - Совина Таня

С благодарностью смотрю на Николая, не понимая, чем заслужила благосклонность этого сурового сибиряка.

— Спасибо вам, — говорю от всего сердца, когда мы остаемся вдвоем.

— Таня, — строго обрывает меня мужчина, — за несколько дней я проверю твою банковскую историю. Если все подтвердится, сам верну деньги. Помогу переоформить ипотеку на Алексея. Но большего ты не получишь. За две недели ты должна решить вопрос с жилплощадью и съехать. Это время я придержу Тоню, она не будет тебя беспокоить. За сына не ручаюсь.

— Этого более чем достаточно, — заверяю Николая, и он одобрительно кивает.

Закрываюсь на все замки, когда ненавистные мне люди покидают квартиру, и устало опускаюсь на пол. Воцарившаяся тишина одновременно приносит облегчение и давит на нервы.

Так некстати в голову врываются воспоминания о Владе. Мы встретились случайно, провели незабываемую умопомрачительную ночь, от незнакомого мужчины я получила больше тепла и заботы, чем от мужа за последние пару лет. С Владом я чувствовала себя красивой и желанной. Его объятия дарили ощущение надежности и защищенности. И я сама все разрушила, сбежав.

Теперь сердце рвется на части. Хочется выть от одиночества, обрушившегося на меня.

Не знаю сколько времени я корчусь в слезах, выплескивая наружу напряжение последних суток, но меня отвлекает настойчивая трель телефона.

Хватаю сумку и вываливаю все ее содержимое на пол, одновременна стирая влагу с глаз. А вдруг нашел. Вдруг это он звонит.

Сердце заходится в бешенном ритме, когда я хватаю девайс и с надеждой смотрю на экран.

12

— Татьяна Ивановна, — раздается по-деловому холодный голос моего начальника.

Подавив разочарование, отодвигаю телефон от уха, чтобы удостовериться, что звонит именно Байдин. Он никогда не соблюдал субординацию. Первые месяцы называл меня Танечка, пока я прямым текстом не сказала, что ему ничего не светит, затем стала Сомова.

— Здравствуйте, Антон Николаевич, — говорю удивленно.

Зачем он звонит так поздно? Чтобы сообщить, что я уволена?

— Татьяна Ивановна, я бы хотел попросить вас… кхм… — шеф откашливается, словно подавился словами о просьбе, и больше ничего не произносит.

Молча жду продолжения, потому что не представляю, о чем Байдин хочет попросить, обычно он приказывает.

— Я уволена? — спрашиваю напрямую.

— Что? Нет, — заверяет Валенок, комкано просит зайти к нему завтра в кабинет и быстро прощается.

Недоуменно пожимаю плечами. Так и не поняла, зачем звонил шеф. Мог бы и через секретаря своего меня вызвать. В любом случае я собиралась появиться в компании. Либо работать, либо расчет получить.

Встаю с прохладного пола и бреду в ванную, надеясь, что горячая вода очистит тело и согреет душу.

С тех пор как я ушла из номера краснодарской гостиницы, чувствую внутренний холод. Словно покинув объятья, ставшие за одну ночь родными, я оставила что-то важное, а внутри образовалась дыра.

Расположившись в горячей воде, пахнущей эфирными маслами, набираю сестру. Моя зажигалочка поможет заполнить пустоту, поделится задором и оптимизмом.

— Помяни черта, — хихикает Леля.

— И я рада тебя слышать.

— Как ты? — спрашивает взволнованно.

Пока рассказываю о делегации, поджидающей меня сегодня, внутренне напряжение постепенно отпускает. Не уходит полностью, но рано или поздно, уверена, оно исчезнет.

— Ух, — выдыхает Леля, когда я замолкаю, — всегда знала, что Николаша — мировой мужик. Вон как быстро все разрулил.

— Ничего еще не разрулилось. Сомов определил сроки для проверки моих слов. За это время надо переехать.

— Не парься и давай сразу ко мне. Я недавно в двушку переехала поближе к центру, места хватит.

— Я подумаю, — обещаю снова.

— Ладно, — соглашается Леля и бодро добавляет, — а у меня хорошие новости. Я прилечу на твою днюху.

Восторженно пищу в трубку. Мы уже давно не праздновали дни рождения вместе. Обе летние: она родилась в июне, я на следующий год в июле.

В это время многие уходят в отпуска, и молодого рыжего помощника юриста не отпускали. Да и Алена хотела зарекомендовать себя ответственным, трудолюбивым работником.

В отличие от меня ей удалось добиться продвижения по карьерной лестнице, а я заработала только чужие обязанности.

Когда Алена сообщила о своем повышении меня одолела зависть, и я как могла душила это чувство. Оно не исчезало полностью, пока в Краснодаре я не поняла, что сама во всем виновата. Позволила сесть мне на шею, терпела нападки, и никак не боролась.

Зависть окончательно сдохла, и я решила — пора менять свою жизнь. Алена стала для меня примером. Тем, на кого надо ровняться.

Слушая родной голос, осознаю, что у меня слипаются глаза. Почти сутки без сна, проведенные в неизвестности и эмоциональном напряжении, дают о себе знать.

— Лель, — зову я и зеваю, — прости, но я засыпаю. Позвоню тебе завтра вечером.

Тепло прощаемся с сестрой, и я обессиленно откидываю голову на бортик ванной. Полежу пять минут, соберусь с силами и, сполоснувшись, пойду в кроватку.

***

— Маша, подожди! — кричит маленькая восьмилетняя девочка.

Она бежит за сестрой по полю, усеянному рожью, спотыкается и падает, но снова поднимается и изо всех сил старается догнать черноволосую девушку лет пятнадцати, которая громко смеется в окружении ровесниц.

— Маша! — в голос девчушки прорываются страх и хныкающие нотки, но она заставляет себя быть сильной и ничего не бояться.

Малышка теряет из вида компанию девушек, она слишком мала, чтобы разглядеть, как они, хихикая присели, скрывшись в высоких колосьях.

Страх не уходит, наоборот с каждой секундой, проведенной в тишине и одиночестве, нарастает сильнее. Девочка крутит головой, не понимая, как теперь найти девушек или вернуться обратно в поселение, а не уйти случайно в чащу леса. Оттуда даже взрослые не всегда возвращались.

Неожиданно за спиной возникает фигура и, резко выкинув руку, крепко хватает тонкое детское запястье. Истошный, полный ужаса, крик разносится над полем, слезы застилают глаза, но девчушка не сдается и, в меру своих детских сил, дергается, пытаясь вырываться из захвата.

Вдруг щеку обжигает резкая боль от пощечины. Девочка хорошо знает этот жар, растекающийся по лицу, поэтому затихает, иначе избиение продолжится и тогда жечь будет не только щеку.

Вытерев кулачком слезы, мешающие видеть, девчушка встречается взглядом с голубыми глазами. Точь-в-точь как у нее самой, только полные ледяного холода и ненависти. Но девочка так привыкла к подобному выражению, что уверена — это совершенно нормально.

Она радостно обвивает талию старшей сестры и облегченно лепечет:

— Маша, ты пришла.

Вокруг раздаются шепотки и смешки, и Мария, считающая себя взрослой, отталкивает худое хрупкое тельце.

— Маш, возись со своей пиявкой, а мы пошли, — нахально говорит низенькая худая Катя, теребя длинную реденькую русую косу.

У них с Машей негласная борьба за лидерство среди девчонок их возраста.

Голубые глаза презрительно обводят угловатое, еще несформировавшееся тело Екатерины. На алых губах играет змеиная улыбка.

— Доведу малую до края поля, дальше она дорогу найдет. А вы, как хотите, — бросает Маша через плечо.

Хватает притихшую девочку за рваную кофту и утягивает, теряясь в море колосьев. Она уверена, девчонки не уйдут далеко. Сегодня они встречаются в лесочке за полем с мальчишками.

На этих редких и желанных встречах у Маши конкуренток нет. В отличии от той же Кати, тело Марии уже округлилось. Черные волосы в сочетании с голубыми глазами и бледной бархатной кожей делали внешность девушки колдовской, мистической и всегда вызывали зависть.

Она знала, что мальчишки хотели увидеть именно ее, и подруги не посмеют явиться одни. Та, кто окажется ближе к черноволосой всегда будет обласкана вниманием мальчиков за компанию с первой красавицей.

Маша могла бы уже пить домашнее вино, которое обещал стащить у матери Колька, но вместо этого ей приходится провожать младшую сестру-пиявку. Как же она ее ненавидит. Не было бы малявки и ей, и матери было бы гораздо легче.