Дом у воды (СИ) - Волкова Виктория Борисовна

— Ты только ночью не срывайся в Зарецк, ладно? — попросил примирительно. — Если к утру не передумаешь, я отвезу. Никого насильно держать не собираюсь.

— Спасибо, — пробормотала Света и отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Я спать, — пробубнил Арсений и затопал на выход, но около самой двери задержался и предложил:- Хочешь, массаж сделаю?

— Нет, спасибо, — бросила она и достала с полки картонную коробку с рукоделием. — Мне есть чем заняться.

— Как пожелаешь, — развел руками он и, костеря себя за гадкий язык, направился в зимовку.

Света воочию представила, как Гаранин заваливается в постель и храпит до утра. И как только шаги стихли, вытащила на массивный квадратный стол содержимое ящика. Нашла лоскут штапеля: серого с розовыми цветами. Неизведанные науке растения как нельзя лучше подходили по цвету. И Света, вспомнив основы декупажа, принялась за работу. Она метнулась на кухню и, порывшись в ящике с инструментами, выудила на свет божий большой тюбик клея «Момент», банку матового лака и кисточку.

Все что угодно, только бы не думать о Гаранине. Рукоделие — кропотливая работа — всегда придавало ей уверенности и позволяло сдержать эмоции. Света вспомнила, как основам ее обучала сначала бабушка Рая, находившая время, чтобы связать шапочку или носки, или вышить по канве крестиком или гладью картину. Потом в лицее мадам Рекомье учила составлять воедино немыслимые фактуры ткани. Ну и конечно же, хоть кончиком носа удалось заглянуть на кухню к самому Ральфу-я вас умоляю-Лорену. А это такая школа!

Она вздохнула тяжело, в который раз оглядывая незамысловатую обстановку «залы». Старый телевизор «Рекорд», рядом новый «Панасоник», стол посредине комнаты, диван около окна и сервант у стены. Словно на машине времени в прошлое попала. Назад в СССР. Ни тебе диплома дизайнера, ни карьеры модели. Будто все в другой жизни осталось. Лишь любовь мастерить что-то своими руками никуда не делась.

«Лобачевский говорил, — вспомнила Света слова бабушки, — что математика ум в порядок приводит. А как по мне, так лучше рукоделия и нет ничего. Руки заняты, голова свободная. Любую проблему решить можно! Как же, — вздохнула она про себя. — Это целый ковер расшить надо, чтобы с моими трудностями разобраться!»

Вырезанными цветами она обклеила носки сапог, а потомпокрыла их тонким слоем лака. Получились красивые новые сапожки. Таких уж точно ни у кого нет. Похожие она видела когда-то в коллекции «Armani Baby».

Света подошла к окну и, открыв форточку, задумалась о показной грубости хозяина дома.

«Что на него нашло? — поинтересовалась она у самой себя. — Может, загостилась и пора на выход? А сказать прямо стесняется. — И сама тихонечко рассмеялась собственным думкам. — Гаранин! Стесняется! Ну-ну».

Она поймала себя на мысли, что уехать к родственникам проще простого. Стоит только добраться до Зарецка и сесть на поезд. А еще лучше позвонить крестному, пусть пришлет охрану. А там… двое суток — и дома. Можно и на Пахомовской даче схорониться, туда все равно врядли кто-то сунется. Придирчиво осмотрев Олеськины сапожки, Света бросила взгляд на часы и быстро набрала Виктора Николаевича Пахомова.

— Да, спиногрыз, — устало вздохнул Пахом, как только раздался первый гудок. — Как поживаешь, родная?

От этого «родная» с ударением на первый слог в глазах защипало, и она снова увидела квартиру в Плотниковом переулке. Живого веселого отца, обнимающего мать, и смеющегося Витю Пахомова.

— Удалось что-нибудь выяснить, крестный? — жалобно осведомилась она.

— Не по телефону, — отрывисто бросил тот. — Все гораздо серьезнее, чем я предполагал. И как разобрать эту кучу навоза, пока не решил.

— Забери меня отсюда. Пришли за мной охрану, а? — заныла она, надеясь, что Пахомов ей уступит.

— Нет, — отрезал Виктор Николаевич. — Не выдумывай. Не добавляй своему старому крестному проблем. Заляг на дно. Ферштейн, спиногрыз?

— Яволь, мой генерал, — пролепетала Света и всхлипнула.

— Ну если уж совсем невмоготу, — раздобрился Пахом, — но лучше пока не рыпаться. Поняла?

— Да, — неохотно заверила она и тут же перевела тему. — Ты к папе когда пойдешь?

— Вернусь в Бордовый и сразу к нему. Посоветоваться хочу.

— А сейчас ты где?

— В нерезиновой, — глухо пробурчал Пахомов. — Дела закончу и хоть на пару дней домой смотаюсь.

— Бабушку от меня поцелуй, — попросила Света.

— Меня бы самого кто поцеловал, — недовольно процедил Витька.

— А как же Хлоя, крестный? — насторожилась она.

— А что с ней? — хмыкнул Пахомов. — Хлошечка с дочками дома. Я к ним хочу. А вместо этого стою в навозе по колено и машу, как дурак, совковой лопатой. Разгребаю.

Света не стала уточнять, где в центре Москвы он умудрился вляпаться в гуано, и сочла за благо попрощаться.

— Все прошло, все умчалося в невозвратную даль, ничего не осталося, лишь тоска да печаль, — пропела она себе под нос и, осмотревшись, решила устроиться на ночлег в кровати за занавеской. Но посредине цветастого покрывала валялся Жиробас и нахально пялился на незваную гостью недобрым взглядом.

— Иди к Арсению, — безмолвно предложил он ей. — Тут мое место.

— Не очень-то и хотелось, — пробормотала Света и отправилась обратно в зал. Достала из шкафа подушку и плед. Но потом задумалась на минуту, понимая, как сильно соскучилась по Эжену.

Она быстро метнулась в зимовку. Сняла с вешалки болтавшийся там рюкзак и вернулась обратно в зал. А там, уже укрывшись теплым пледом, достала сотовый и, открыв фотографии сына, тихо заскулила от безысходной тоски. Тотчас откуда ни возьмись на диван запрыгнул Жиробас и, устроившись в ногах, замурчал утробно, успокаивая душу. Света долго смотрела фотографии, скачанные еще в Москве из облачного хранилища, любовалась самым красивым мальчиком в мире, а затем, спрятав телефон обратно в рюкзак, свернулась калачиком и заснула.

Гаранин пробудился словно от тычка в бок и сразу же принялся шарить по другой стороне кровати. Светы не было. Он даже крякнул от досады, но тут же вспомнил, что виноват сам.

«Покуражился днем, значит, ночью спи в холодной постели», — сам себе наказал Арсений. Он поднялся, натужно вздыхаяи кряхтя как старый дед, поплелся в неотапливаемую часть дома по сильной нужде, а проходя мимо вешалки, прибитой к стене у самой двери в зимовку, опешил. Светкин рюкзак пропал. Не отражались в лунном свете неоновые вставки, да и старый махровый халат не топорщился, а висел ровно.

— Уехала, — проскрежетал зубами Гаранин и рванул в кухню. Влетел, чуть не сорвав дверь с петель, вбежал в зал, да так и остановился пораженный увиденной красотой.

Света крепко спала, раскидав русые кудри по старой огромной подушке. В лунном свете ее лик казался величественным и спокойным одновременно, а черты лица — идеальными. В ногах красавицы дрых Жиробас. Гаранин на негнущихся ногах подошел к дивану и замер от охватившего восторга. Наверное, такие благородные лица вдохновляли Тициана и да Винчи. Именно с них они писали своих Мадонн.

На краткий миг Арсению даже почудился щекастый младенец, примостившийся около Светкиной груди. Пришлось одернуть себя.

«С дуба рухнул, Сеня, — хмыкнул он мысленно. — Бабам верить нельзя. Забыл? Ты уже один раз выставил себя полным идиотом. Достаточно!»

Гаранин отступил в сторону, собираясь дойти до сортира, а потом вернуться в постель, но тут заметил прислоненный к ножке стола рюкзак и чуть не поперхнулся от возмущения.

— Твою мать, — чуть слышно возмутился он. — Вот же зараза строптивая! Не шутила!

Он прошел по дощатому полу в дальний угол избы и, выскочив в сарай, поежился от холода. Теплый ватерклозет явно не помешал бы.

«Только теперь меня в город и калачом не заманишь», — хмыкнул про себя Арсений, задумчиво глядя в пустоту чернеющей дыры.

«Когда ты присматриваешься к бездне, бездна начинает присматриваться к тебе», — пришла на ум Гаранину цитата из Ницше.

Он уже намеревался вернуться в зимовку, но по дороге безотчетно завернул на кухню. Тихо ступая, прошелв комнату и, повинуясь первобытному инстинкту, молча подхватил Свету на руки. Она пробормотала что-то неразборчиво и сонно уткнулась лицом ему в грудь. Арсений аккуратно переложил на кровать свою непокорную ляльку и сам примостился рядом. По-хозяйски провел ладонью по спине и, прижимая к себе спящую красавицу, нежно чмокнул ее в макушку. Гаранин подавил натужный вздох, боясь разбудить Свету, и сам впал в полудрему, иногда вздрагивая от тревожных мыслей. Он не желал отпускать от себя строптивую ляльку, но и как удержать, не знал.