Враг моего мужа (СИ) - Манило Лина
Прижимаю к груди пакет, иду вперёд, но за спиной нет шагов. Или я их не слышу? Не знаю, ничего не понимаю. Зачем-то на выходе любезно прощаюсь с выпивохами, они удивлённо кивают, но я уже толкаю дверь. Дурацкие колокольчики действуют на нервы. Вздрагиваю, когда кожи касается прохладный вечерний воздух ещё совсем недавно раскалённый от дневной жары. По телу носятся тысячи крошечных мурашек, и я прекрасно знаю, что это вовсе не из-за ветра.
Кого я обманываю вообще?
Я прикрываю глаза, а прохладное молоко в пакете остужает ладонь. Мне важно переключиться на такие простые и понятные вещи, тактильные ощущения, запахи, звуки, чтобы не допускать в себя глупую надежду.
Мы странно встретились и странно разойдёмся.
Господи, вот же заело, никак избавиться не могу от романса приставучего.
Открываю глаза, поворачиваю голову вправо, а Крымский рядом. Стоит, смотрит куда-то вдаль, будто бы меня вовсе нет здесь.
— Зачем ты убежала?
— Чтобы тебе было проще, — пожимаю плечами, потому что не вижу смысла врать и выдумывать то, чего нет. Не хочу играть никакие роли, строить из себя оскорблённое достоинство или наивную дурочку. Я такая, какая есть — сложная, глупая, сломанная и несломленная.
— Ты решила что-то за меня? — хмыкает и бросает на меня мимолётный взгляд.
— Это ты всё решил за всех. Одна ночь, Артур. Всего одна ночь, — повожу плечом, убираю упавшую на лицо прядь, встряхиваю головой. — Извини, мне пора.
— Уверена? — усмешка, в которой не хватает тепла.
— Это единственное, в чём я действительно уверена. Меня ждут, прости.
Но Крымский не даёт сделать и шага: оказывается напротив, сокращает расстояние между нами до бескислородного вакуума, и мне приходится опустить пакет, чтобы Артур своей мощной грудью, затянутой в чёрный хлопок и кожу, не смял мои покупки. Иначе придётся собирать будущий омлет с асфальта.
— Да, я думал, мне будет достаточно одной ночи. И да, я хотел уйти первым. Ну, ты же просто женщина… всего лишь женщина, по которой я не должен сходить с ума.
— Ты до отвращения честный. Тебе говорили об этом?
— Нет, Злата, я много врал в этой жизни. Но тебе не хочу. В этом нет смысла.
— Но и от правды твоей тошнит.
— Почему же? — удивляется и красиво заламывает пшеничного оттенка бровь. Протягивает руку, в щепоть собирает мои пряди и растирает их меж пальцами. А после наклоняется низко и втягивает воздух рядом с шеей. Как тогда, в первый день становится всеми повадками на зверя похожий. А у меня голова кругом.
— Ты зачем приехал? — я не спрашиваю, как он меня нашёл — это пустое. Просто я не думала, что он вообще этого захочет. Напрягаться, ворошить связи, приезжать. Самому, в конце концов, а не прислать кого-то, чтобы меня, дурочку, снова в машину запихнули да на очередную базу отволокли.
Чёрт, он же один тут. Стоит напротив, нюхает меня, дышит тяжело и прерывисто, рвано, а у меня ощущение липкой паутины на коже, а я бабочка с поломанными крыльями. И сопротивляться бесполезно, когда такой пожар в крови, и не противиться кажется невозможным.
Я действительно сумасшедшая, если так отчаянно хочу его тепла. И сильных рук, и мощного тела, и его всего. Господи, во что я вляпалась?
— Просто ответь: зачем ты на самом деле приехал?
— За тобой, — повторяет тихо на ухо уже сказанное недавно в магазине, а я сглатываю.
— Я это слышала… но зачем тебе это?
— Мне оказалось тебя дико мало, веришь? Всё тело ломит, словно меня под каток положили и давят, давят.
— Выпей парацетамол.
— Мне даже виски не помогает, — короткий резкий смешок и тяжёлый вдох, от которого волоски на моём теле становятся похожими на крошечные антенны. — Мать его, как же я хочу тебя… невыносимо.
Крымский касается губами выемки между шеей и плечом, и я жмурюсь от того, насколько острым ощущается поцелуй. Как укол адреналина прямо в сердце.
— Сбежала, стерва… погубить меня решила?
Артур оставляет влажную дорожку из поцелуев, но не пытается прикоснуться ко мне. Кажется, кто-то смотрит на нас, а я в любой момент могу сделать шаг назад, но…
— Злата, соври, что не хочешь меня. Соври, что не рада меня видеть, что тебе не нравятся мои поцелуи, — то ли шепчет на ухо, то ли рычит, а я сглатываю твёрдый комок в горле. Только не помогает. — Просто скажи это, озвучь. И я уеду. Обязательно уеду. И больше никогда не вернусь.
Поддевает мой подбородок и впивается в него пальцами, причиняя не боль, нет. Просто показывает, каким умеет быть. Жёстким. Властным. Нетерпеливым.
— И ты действительно уедешь? — смотрю ему в глаза, опускаю взгляд на губы с чётким контуром, а в их уголках усмешка дрожит.
— Конечно, уеду. Я же для этого носом землю рыл, мчал сюда, чтобы вот так вот всё бросить и просто уехать обратно. Без тебя.
— Зачем я тебе?
— Хочется, — пожимает плечами. — До лихорадки хочется.
— Секса?
— Тебя. Будто мне не с кем сексом заняться в этой жизни.
— Отвратительная честность, — фыркаю, но Крымский уже слишком близко.
Мой личный шторм надвигается, сминает меня, а губы уже в плену голодного поцелуя. И прежде, чем снова потерять над собой контроль, вцепиться в широкие плечи, я слышу жалобный звук падения на асфальт пакета с покупками.
12 глава
Артур
Нельзя давать ей время на размышления, иначе снова сбежит или выдумает себе непонятной дичи, которую вовек расхлебать не сумею. Я так-то держусь из последних сил, чтобы не сломать её волю. Со Златой пережать — опаснее всего. Слишком много зла ей причинили, слишком сломали однажды. И я в том числе, хоть и очень косвенно. Или нет?
Всю дорогу сюда я придумывал, как избавиться от скребущего под ложечкой чувства вины. Если бы не моя война с Романовым, побил бы он тогда Злату? Сомневаюсь. Он червяк, подонок, но не жестокий аж настолько. Но я действительно довёл его, сорвав кучу выгодных сделок…
Коле нет оправданий, но для всего всегда есть причина. И самое паршивое, что одна из причин страданий Златы и гибели её ребёнка — я. Пиздец, как тошно-то от этого.
И я целую, устав от долгих разговоров, превысив всяческий лимит на личную откровенность, так и не сказав самого главного.
Злата сладкая на вкус, а дыхание отдаёт терпким виноградом. Пью его, как дорогое вино, готовый вот прямо здесь, на этой самой улице у магазина, сделать то, чего так безумно хочется. Неконтролируемые желания, и от них мои мысли словно бы в тумане путаются.
Мои поцелуи лишены нежности — мне хочется сожрать рыжую ведьму. Наказать за побег и свои растрёпанные из-за этого мысли. Потому я кусаю её нижнюю губу, Злата в ответ протяжно стонет и царапает мою шею до кровавых полос. Это какая-то первобытная борьба, моя попытка приручить амазонку — дикую и страстную, отчаянную и сумасшедшую.
Огненная баба, дикая, и меня ведёт от её отклика, как пьяного. Злата, что та отрава, вливается в мои вены, будоражит всё внутри — даже то, о чём я раньше вовсе не догадывался.
Подхватываю её под ягодицы и насилу отрываюсь от пухлых искусанных губ. Взгляд голубых глаз подёрнут дымкой, а между бровей болезненная складка. Растрёпанные рыжие волосы стекают по плечам, пряди спутанны. И это настолько сексуально, что мой член настойчиво дёргается, да так, что вот-вот ширинку на части разорвёт.
Намётанным глазом осматриваю улицу. Делаю шаг в сторону, под ботинками что-то хрустит, но это неважно. К счастью вокруг никого, но я замечаю проход между магазином и каким-то странным строением, и вхожу со Златой на руках в тёмный промежуток. Здесь тишина, и лишь наше хриплое дыхание рассекает хлыстом воздух.
— Отпусти, Крымский. Что ты вообще делаешь? — ещё пытается сопротивляться, но быстро обмякает, когда снова целую её.
— Я не разрешал тебе сбегать, — практически рычу, а Злата щурится и крепче обхватывает меня ногами.
— Думаешь, мне нужно твоё разрешение? — выдыхает и заламывает бровь, а я обхватываю её щёки рукой и обвожу губы по контуру. Надавливаю жёстко, прохожусь пальцем по ровному ряду белых зубов. Проталкиваюсь в рот, и Злата, чтобы окончательно меня довести, касается подушечки пальца влажным языком. Смотрит мне в глаза с какими-то совершенно непонятными эмоциями.
