Бывший муж (СИ) - Шайлина Ирина
Если бы мы не разошлись с Ярославом, приезжали бы сюда втроем. Наверное, смеялись бы и дурачились, хотя нынешнего Ярика дурашливым я представить не могу. Я бы сказала, что под той здоровой сосной папа меня поцеловал, я Илья выдал бы коронное «фу». И правда, чего это ему слушать такие гадости про родителей, если можно бегать и лазать по деревьям?
— Далеко не уходи, — велела я. — Тут снегу до пояс. Провалишься и не достану, или достану уже без сапог.
— Ну, мам, — проканючил Илья. — Я буду так, чтобы ты меня видела.
Я кивнула. Машину мы приткнули к обочине недавно чищеной от снега дороги. Движение здесь не активное, никому она мешать не должна. Илья унесся к деревьям, выдергивая из снега тонкие ноги, смешно их подкидывая, я полезла за лыжами. Здесь было и зимой красиво. Снег последние дни активно шел, несмотря на то, что март на дворе стоит. Облепил деревья и кусты снежными шапками, ветки гнутся.
У дороги росла рябина. Тонкая, высокая. На ней еще сохранились ягоды, правда, уже скорее не красные, а оранжевые. Птицы, что клевали их, нарушили красоту снежного убора, но и так рябина — словно на картинку. У меня карандаш в руки запросился. Такое дерево упускать нельзя! Посмотрела на сына — близко. Подумала, я же быстро. Несколько набросков. Можно было сфотографировать на телефон, но если была возможность, я старалась рисовать сразу, с натуры.
Я решилась и полезла в бардачок, карандаш и листы бумаги у меня всегда были. Села, оставив дверь открытой, принялась рисовать. Увлеклась, наверное, хотя если судить по рисунку, вряд-ли надолго. Когда крик раздался, я даже не сразу сообразила, долгие доли секунд не понимала, что к чему. Потом дошло — мы у леса. Кроме меня и Ильи здесь нет никого. Сердце зачастило, забилось, я выскочила из машины, спугнув с рябины стайку берез.
— Илья! — крикнула я. — Илья, где ты?
Белый снег, чернеющий лес, Ильи не видно. Паника к тому моменту накрыла с головой. И ни слова в ответ… к счастью, от страха мозги не вырубило полностью, и до меня дошло, что можно просто бежать по следам в снегу, они приведут меня к сыну.
Илью я нашла под деревом. Он осоловело хлопал ресницами, и уже одно это успокаивало — живой. На дерево полез! И с него же и свалился. Вот не разрешала же далеко уходить… но страх за ребенка быстро подавил вспыхнувшее негодование.
— Ты как? — торопливо спросила. — Испугался? Ничего страшного, снег мягкий. Сейчас я тебе помогу.
Снег и правда был мягким, глубоким. Я присела на корточки перед сыном и тогда только поняла, что дело не ладно. Илья был белым, почти как снег, который все вокруг заполонил. Я принялась отряхивать его с сына, не решаясь сразу поставить его на ноги, и моя рука задела что-то острое. Блядь, кость, тут же решила испугавшись я. Вообразила себе кость, торчащую из открытого перелома ноги. Это была не кость, но спокойнее не стало.
— Мама? — тихим испуганным шепотом спросил Илья.
Из его ноги, чуть повыше колена торчала палка. Будто, блядь, специально заточенная. Их было несколько, но именно эта, острая, с ногой Ильи и встретилась, прорвала штанину и насквозь пронзила тонкую детскую ногу. У меня затряслись руки, пальцы просто задрожали. Я испуганно обернулась — помочь некому. А снег уже пропитываться кровью начал, густой, будто черной.
— Мам?
Я дала себе мысленного пинка. Я тут единственный взрослый, никто за меня моего сына не спасет, а он и так испуган, паникой его только больше напугаю.
— Сейчас, — сказала я. — Палку я вытаскивать не буду. Сейчас мы ее сломаем под ногой, я снег раскопаю… будет больно, малыш, палка может дернуться.
Варежки в машине остались, да и какая разница? Раскопала снег. Палка толстая, промерзлая, точно шире моего пальца. Но у страха не только глаза велики — дури тоже немерено. Палку я сломала, только осторожно не получилось — Илья вскрикнул, и крик его ножом по нервам. Теперь из его бедра торчал кусок этой палки, которую я боялась вынимать. Стянула с ребенка шарф, туго обмотала ему ногу, перехватив чуть выше, стараясь не смотреть на то, сколько крови натекло.
Иногда, когда мы дурачились и играли я поднимала Илью на руки. Но чтобы нести вот так, нет, давно уже не было. Он уже ощутимо тяжелый, мой маленький мужчина. Ноги в снегу вязнут, руки немеют от тяжести, а я шагаю, и кажется, что вот этот шаг последний, больше не смогу. Но иду, и стараюсь не думать о том, что на белом снегу за нами остается вереница алых капелек. Слава богу, оборачиваться нет ни сил, ни времени.
Но у машины уже, когда дошла, опустила бледного Илюшку на сиденье заднее лежа, все равно обернулась. Крови отсюда не видно, зато яркими пятнами ягоды рябины на снегу. И так красиво, что страшно.
— Потерпи мой хороший, сейчас я тебя довезу. Все будет хорошо.
Скорую вызывать никакого смысла нет, пока они нас тут найдут. Сама быстрее довезу. Еду и по дороге в сети смотрю, какая больница здесь ближайшая, добираться до нашей слишком долго. Слава богу папа в меня вбил, что важные документы всегда должны быть с собой. У меня есть пластиковый квадратик медицинского полиса Илюшки, на телефоне фотография его свидетельства о рождении, главное доехать уже быстрее.
— Мам, — сказал Илюшка сзади. — Мы там лыжи оставили. Возле дороги.
— Новые куплю, — ответила я и заставила себя улыбнуться.
А самой разреветься хочется просто невыносимо, думаю, вот отдам Илюшку врачам, удостоверюсь, что с ним все хорошо, а потом забьюсь в какой-нибудь угол, чтобы не видел, не слышал никто и заплачу прямо в голос.
Дорога казалась бесконечной. Кто-то уже заботливо вычистил ее после ночного снегопада, но разогнаться как следует не получалось. Ближе к городу дорожное полотно стало лучше, но одновременно с этим стало гораздо больше машин. Я то и дело оборачивалась и смотрела на Илюшку. Мне казалось, что из него вытек целый океан крови, я боялась, боже, как боялась! Илья был бледным и порядком напуганным. На кочках, когда машину потряхивало, морщился от боли и со страхом косился на ногу, перетянутую шарфом.
— Еще немного, милый, — обещала я. — потерпи.
Когда до больницы оставалось минут десять езды меня
остановили гаишники. Наверняка, за превышение — я даже не смотрела на знаки, хрен его знает, какие тут скоростные ограничения. Был соблазн не останавливаться, но я поняла, что если за нами организуют погоню с мигалками сын испугается еще больше. Мысленно заматерилась и затормозила.
— Нарушаете, — классически начал разговор инспектор.
— И еще раз нарушу, — четко сказала я. — У меня ребенок… У ннего палка из ноги торчит! Я в больницу…
Меня не стали штрафовать. Задерживать тоже не стали, наоборот, машина гаишников сопроводила нас до самой больницы, ехала впереди с мигалками и расчищала путь. Будь в Илье чуть больше сил и крови, он был бы в восторге. Но думаю, когда поправится, и станет рассказывать об этом дне друзьям, история обрастет самыми невероятными подробностями.
— Спасибо! — поблагодарила я.
Гаишники сделали то, до чего я сама не додумалась — позвонили в больницу и нас ждали. Санитар с каталкой стоял у дверей, к которым я подъехала.
— У него там палка… — суетливо сказала я, не зная, чем помочь. — Я не стала ее вытаскивать.
— Видим палку, — достаточно грубо ответили мне. — Не суетитесь так, не умирает он у вас, вон как глазами зыркает.
Как по мне — не зыркал. Я его таким ослабленным и испуганным ни разу не видела. Когда его увозили прочь он попытался приподнять голову, чтобы на меня посмотреть и не смог. Я села в машину, гаишники уехали. Хотела плакать, а теперь не могу. Обернулась назад, на обшивке сидения темнеет пятно крови. Сочилась, несмотря на то, что наложила жгут. Видимо, недостаточно сильно затянула. А сколько этой крови в лесу осталось, на снегу…
Раньше я не думала об этом. Молодая, бестолковая. О чем угодно думала, но не об этом. Страх пришел, когда мы с Ярославом уже расстались. Листала карту ребенка медицинскую, комиссию в садик проходили, а там группа крови. Четвертая отрицательная. Редкая. Ярослава, моя кровь самая что ни на есть обычная — вторая положительная.
