Екатерина Вильмонт - Артистка, блин!
— Я, конечно, понимаю, у тебя нет опыта, но чего ты так деревенеешь перед камерой? Это твоя профессия, раскрепостись, дурында! Дима, ну хоть ты ей скажи!
— Варюш, в самом деле, чего ты зажалась? Тебя тут никто не съест! Ты же можешь, я точно знаю, что можешь! Забудь обо всем, играй, пойми, чудачка, тут или пан или пропал! Ну, взорвись, вызверись на меня, это же несложно! — нашептывал ей Бурмистров, с которым она по сценарию должна была поссориться. У нее это никак не получалось. — Ну, давай, съезди мне по морде, ну, живее, черт тебя побери! — Он незаметно для всех вдруг больно ущипнул ее за попу.
Это подействовало! Она возмутилась, обиделась, глаза вспыхнули, и она отлично сыграла сцену.
— Молодец! — крикнул Шилевич. — Можешь ведь. Давай, еще дублик!
Второй раз Варю щипать уже не пришлось.
Изумительные зеленые глаза Димы смеялись.
— Спасибо, — шепнула Варя.
— Не за что, мадам. Обращайтесь!
Варя подружилась с гримершей Лизой. Милая, острая на язык девушка сразу расположилась к ней.
— Ты, Варь, не похожа на наших. Злости в тебе нет и самомнения дурацкого. А то придет такая звездулька, ничего, кроме смазливой рожи и богатого любовника, а тоже полагает о себе! Тебе, конечно, мегаповезло!
— Что? — не поняла Варя.
— Ну, теперь так говорят, все — мега! Мегазвезда и все такое.
— А, поняла! Я знаю, что мне мегаповезло! Я ведь уж крест на себе поставила. Думала, никогда…
— Варь, а как тебе Димон?
— Он классный! Так мне помогает! И красивый такой…
— Красивый, с этим не поспоришь, но бабник жуткий.
— Ну еще бы! А по‑моему, это неплохо.
— Что неплохо? Что бабник? — поразилась Лиза.
— Конечно!
— Это не просто плохо, это мегаплохо! У меня муж был бабник, я с тех пор зареклась дело с бабниками иметь, да и с артистами вообще…
— Варвара, на площадку!
— Бегу!
В перерыве, когда Варя ела очередной йогурт, к ней подошла Нина Мурадян, исполнительный продюсер.
— Варя, возник вопрос насчет фамилии.
— Какой фамилии? — не поняла Варя.
— Ну, как в титрах писать будем: Барбара Шеффнер? Или Варвара Шеффнер?
— Ну, я не думала… честно говоря. В России лучше Варвара.
— Знаешь, а может, лучше девичью фамилию возьмешь? Как твоя девичья фамилия?
— Лакшина.
— Варвара Лакшина, а что, отлично звучит… Я бы советовала Лакшину. В России Варвара Лакшина больше сердец привлечет.
— Сердец? — Варя крайне удивилась такому подходу со стороны продюсера.
— Да, — рассмеялась Нина, — наверное, я плохой продюсер, все насчет сердец беспокоюсь.
Варе это страшно понравилось.
— Отлично, значит, запускаем информашку, что в главной роли Варвара Лакшина. Все, я побежала.
— Нина, погоди! А Семен Романович в курсе?
— Да ты что! Ему не до этого, во‑первых, а вовторых, его эти вопросы вообще не касаются.
— Да? — в очередной раз поразилась Варя. Она по старинке считала, что режиссер — это царь и Бог.
Предстояли съемки на натуре. Весна была уже в полном разгаре. Натуру нашли неподалеку от Москвы, где предполагалось снимать кусочек сельской Англии. Варя отлично умела ездить верхом и великолепно выглядела в костюме для верховой езды. Семен Романович не мог нарадоваться.
— Ах, чертова кукла, как смотрится в седле! Эх, жаль, в амазонке нельзя снимать…
— Я в дамском седле не умею! — улыбнулась довольная Варя.
— Научилась бы в два счета, главное, ты лошади не боишься, и она это чует!
Партнером Вари в этом эпизоде был молодой и способный артист Шевелев. Но Варе он активно не нравился. В нем был какой‑то снобизм вкупе с поразительной темнотой. Казалось, он один знает что‑то такое, о чем никто другой здесь даже не подозревает. Борис Аркадьевич его просто ненавидел. Как‑то за обедом он спросил:
— Максик, а кто снял «Корабль дураков»?
— А что, это стоящее кино? — через губу процедил молодой человек. Было совершенно ясно, что он впервые слышит об этом фильме.
— Мегастоящее! — воскликнула Лиза, присутствовавшая при разговоре.
— Ну и кто его снял?
— Варежка, а ты знаешь? — полюбопытствовал Шилевич.
— Если не ошибаюсь, Стэнли Крамер, — не очень уверенно ответила Варя.
— А, американщина! — махнул рукой Максим. — Я признаю только европейское кино!
— Ишь ты, — как‑то коварно усмехнулся Борис Аркадьевич. — Ну, если так, кто снял «Земляничную поляну»?
— Бергман, — небрежно бросил Максим.
— Ах ты моя лапушка, — умилился Борис Аркадьевич. — А «Туманные звезды Большой Медведицы»?
В глазах молодого артиста мелькнула паника.
— Борис Аркадьич, я этого не помню, вы все о каком‑то старье спрашиваете.
— А ты старья тоже не любишь, правда, мой маленький?
— Не люблю!
— Да не люби ты, сукин сын! — взорвался оператор. — Американщину он не любит! Ишь какой! Ты, может, и Энтони Куина не любишь, и Марлона Брандо?
— Брандо хорош у Бертолуччи! А в остальном…
— Так Бертолуччи тоже уже старье! Ты, значит, «Трамвай желание» тоже не видал?
— Боря, отстань от него, это плохо кончится! — одернул друга Шилевич.
— И вправду, Борис Аркадьевич, что вам вздумалось мне экзамен устраивать? — испуганно‑примирительным тоном произнес молодой человек.
— А это такая проверка у меня… на вшивость, если угодно. Варь, а ты знаешь, кто «Туманные звезды» снял?
— Кажется, Висконти, да?
— Вот почему она все знает? — воскликнул Борис Аркадьевич.
— Потому что ее никто не знает! — заметил Максим. — Не снималась, вот и повышала культурку! А когда крутишься с утра до ночи по съемкам…
— Ее — узнáют! — многозначительно произнес Борис Аркадьевич.
— Все, хватит! — закричал Шилевич. — Боря, ты мне всех артистов перессоришь!
Варю Максим здорово раздражал, а уж как она его раздражала…
После натурной съемки, куда в целях экономии выехали еще затемно, Варя попала домой только во втором часу ночи. Сил не было даже принять душ. Она рухнула на диван и закрыла глаза. Я не усну, подумала она. Надо все же пойти в душ, может, полегчает от горячей воды. И вправду, горячая вода подействовала. Она вылезла из ванны, надела махровый халат бледносиреневого цвета, подарок Эммериха. И вдруг в дверь позвонили. Кого это нелегкая в такой час принесла?
— Кто там? — осторожно спросила она. Глазка в двери не было.
— Вера, Верочка, открой!
— Веры здесь нет!
— Верочка, пожалуйста, открой!
Это Симбирцев, поняла Варя. И голос у него трезвый. Он, видимо, ничего не помнит, решила она. И почему‑то открыла дверь.
