Игрок (СИ) - Гейл Александра
Однако, услышав мой оклик, ушастый подлец подпрыгивает, что-то захлопывает и сует на книжную полку.
— Что орешь? — раздраженно спрашивает, шустро отскакивая от шкафа. И морду недовольную сделал еще, будто не я его застукал с поличным, а он меня! — Я всего лишь просвещаюсь.
— Я тебе сейчас фингал поставлю, пусть он просвещает. Спрашиваю, какого хрена ты здесь делаешь? — спрыгиваю с лестницы и подозрительно осматриваю полку. И что только там могло понадобиться кролику?
— Да только-только порог переступил.
Недоверчиво гляжу в сторону входа и обнаруживаю, что там действительно стоят его ботинки, с которых натекает лужа. Приютский опыт чему только не научит. Хочешь не хочешь, а станешь мнительным. Ладно, верим, кролик длинные уши к дверям не прикладывал, дабы послушать, что за ними творится.
— Да не бойся, я никому не скажу, что ты стонешь на ней, как девчонка. Это будет нашей маленькой тайной, — легко угадывает причину моего недовольства малец.
— Когда-нибудь я тебе врежу. Глядишь, язык укорочу. — Он лишь хмыкает, уверенный, что все блеф. — Что искал? — меняю тему.
— У меня там заначка, — бодро и четко врет ушастый.
— В книжке? Какая у тебя может быть в книжке заначка? Алкоголь там не спрячешь. Ты что, тыришь деньги у сестры, потому что больше неоткуда взять?
— Слушай, ты совсем охренел? — внезапно на глазах взрослеет и звереет кролик. — Думаешь, если спишь с моей сестрой, то прям все-все про нас знаешь? — В этот момент он ужасно походит на Ви, я даже начинаю подозревать, что они где-то там пересеклись генетически, и никто никому не подкинут аистами. — Я могу стырить у нее машину, завалиться домой пьяный, но таскать деньги…
— Тогда что ты искал? — прерываю, а то ведь будет до вечера распинаться. Дьявол, на этот раз я действительно перегнул. Кролик, при всем своем идиотизме, парень не подлый.
— А не пошел бы ты? — Но вдруг останавливается и указывает на пепельницу на журнальном столике. — И приберись тут за собой, твоя отрава ее гробит, эгоистичный ты муд*к.
С этими словами он окидывает меня ледяным взглядом и уходит, а я, сам не понимая зачем, хватаюсь за ближайшую книжку с нарисованным на ней человеком без кожи. Пролистываю страницы, и ничего. Надо было разглядеть, что именно кролик читает, а уж потом начинать орать. Видел только, как Ян что-то перелистывает. Перебираю одну книгу за другой, пытаюсь что-нибудь вытряхнуть. Зачем? Чувствую, что кролик не просто так пришел, пока все спят.
Но у меня в руках структура тканей, психология, откровения о лоботомии… Дьявольщина. На кой инопланетянке сдался такой здоровый шкаф? Все эти книги, спорю, в жизни не перечитаешь. Или перечитаешь, но станешь маньяком. Это ж какая психика выдержит?
Я выхватываю книгу за книгой, одну за другой, пока не обнаруживаю, что за анатомическим атласом спрятана какая-то папка… И понимаю, что кролик читал все-таки не «психопатию для чайников», а что-то более важное.
Открываю папку и застываю столбом. Знакомые документы. Подписывал что-то подобное. Так значит, в случае чего именно кролик будет принимать за Жен медицинские решения? Не родители, а этот мелкий дурак? В голове не укладывается, но факты передо мной на бумаге. Подписи уже проставлены.
Перелистываю пару страниц и вновь замираю. Отказ от искусственного поддержания жизнеобеспечения по истечении какого-то срока. Уже стоят подпись и дата, только количество дней не указано. Решение не принято. Пациент в раздумьях. Так и вижу, как Жен берет в руки эти бумажки и прикидывает, сколько себе отмерить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Подпись, судя по дате, появилась не так и давно — недель шесть назад. Силюсь вспомнить, что тогда было… Жен еще водила шашни со своим докторишкой, а вот Ян надрался до поросячьего визга.
Я с такой силой запихиваю книги на полку, что некоторые страницы мнутся. Но мне похрен.
Жен
В очередной раз серый дождь стучит по крышам, смывая зиму. Борется, борется, но никак не победит. А ведь все знают, что он сдастся и превратится в лед. Все, кроме него.
Я долго стояла у окна этим утром, любуясь унылым пейзажем, и, в отличие от дождя, пыталась принять свою судьбу. То, что новый набор препаратов Димы действует не так, как прошлый, я ощутила сразу, но не придала этому особого значения. Ну кружится голова и ладно. Вчера, во время восьмичасовой операции, тоже кружилась, и еще я мерзла больше, чем обычно, но мужественно и стойко переносила тяготы и невзгоды, боролась с собой, может, чуть-чуть тормозила, но ничего не напутала. Я так привыкла, что периодически болезнь берет за горло, вытягивая соки, что не обратила внимания. Подумаешь, устала… все равно села за руль и поехала домой, к Арсению. Нет, не так. Я села за руль только ради Арсения. Я поехала, чтобы увидеть его, чтобы заснуть в кольце его рук… Пристегивая ремень безопасности, я думала именно об этом, а следующее, что помню — рев клаксона. Отличный телепорт получился. Мозг не зафиксировал, как я проехала несколько кварталов. Никогда еще мне не было так страшно… Я впервые почувствовала свой злой рок так близко. Болезнь и смерть дышали мне в затылок. Чуть помедленней была бы реакция водителя встречного потока, и в трансплантационной очереди, на радость оставшимся, освободилось бы местечко.
Сердечные сокращения ослабли, выброс крови слишком мал, поэтому в мозг не поступает достаточное количество кислорода. Итог: кислородное голодание, головокружение и потеря сознания. Точно по учебнику. Надо позвонить Диме, надо рассказать, но я готова выть от этой мысли. Меня ведь тотчас привяжут к кровати и оставят там на… на сколько? Пока не найдется сердце? Пока клетки мозга не умрут? Я тру пальцами глаза, чтобы не заплакать и делаю глубокие вдохи один за другим.
Я не успела закончить этот семестр ординатуры. Я не могу гарантировать безопасность пациентов, находящихся под моим надзором. Ну почему так быстро? За что? Ответа нет. Я просто вынуждена оставить все как есть, поставить свою жизнь на паузу, подразумевающую стоп, и смириться.
Я обещала себе не плакать, но разве сдержишься, когда и за окном, и на душе так погано? Зло стерев слезы, напоминаю себе, что все закономерно и ожидаемо, не произошло ничего криминального. Совсем. Я знала, что этот день наступит, а значит надо просто поехать и уволиться. Отказаться. Не вина вселенной, что я так и не смогла смириться со своим будущим.
Моим водительским правам девять лет. В следующем году я бы их поменяла. Беру ножницы и разрезаю их пополам. За руль я больше не сяду. А что делать с машиной? Вернуть отцу? Отдать бестолковому брату? Ян никогда не любил мой ровер. А я — да. С Арсением-по-паспорту-Каримовым я познакомились благодаря именно этой машине… Она же столкнула нас вновь. Летающая тарелка, так он ее называет. По губам скользит первая за этот день улыбка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Павла Юрьевна Мельцаева говорит, что ей жаль, и подшивает в папочку мое заявление об увольнении. У нее таких уйма. Что ей жалеть? Один ординатор, может быть, ответственный, совестливый, но очередной. На следующий год придут другие, среди них тоже будут ответственные и совестливые. А еще здоровые. Ей просто надо что-то сказать, выразить сожаление, не вкладывая сердце и не занимая голову. Мы с ней мало общались, для нее я никто… Ей не о чем сожалеть. Хотя сложно не согласиться с тем, что когда напротив тебя сидит молодая женщина и говорит, что вынуждена бросить мечту на полпути по состоянию здоровья, это ужасно и реакция быть должна.