Фиона Уокер - Поцелуй навылет
— Я все рассказала ему, Фредди. — Саския схватила ее за плечо. — Я рассказала ему, как я издевалась над тобой в детстве, как дразнила и унижала тебя при каждом удобном случае. Я рассказала ему, какой маленькой завистливой фурией я была. И снова ею стану, если ты продолжишь колебаться. Я вспомню все свои грязные, испорченные, манипуляторские трюки, с помощью которых заставляла тебя делать то, что мне хотелось, пятнадцать лет назад. Я так ревновала, страдала и сходила с ума из-за вас обоих, что в конце концов заставила тебя так поступить с ним.
Она сморщилась от чувства вины, отпуская плечо Фоби.
— Ты все ему рассказала? — Фоби с трудом могла поверить в это. — Ты изобразила себя чудовищем, чтобы…
— Я была чудовищем, Фредди. — Саския посмотрела на небо, которое уже окрасилось в темно-синий цвет. Вверх устремлялись оранжевые лучи лондонских огней. — Я была одержима. Он понимает, какое сильное влияние имеет на тебя детство, так как он сам многое пережил будучи ребенком. Я заставила его понять, что никогда не была жертвой. Я помню твои слова о том, что едва знала его, когда мы были вместе, но и он тоже почти не знал меня. Я всегда отчаянно старалась угодить ему и всегда играла. Он понятия не имел, что я могу так манипулировать людьми, что найду человека, для которого труднее всего окажется сказать мне «нет», несмотря на всю любовь к нему.
— Ты рассказала об этом Феликсу, — прохрипела Фоби. — Должно быть, тебе было очень больно.
— Ну, я подумала, что меня наверняка нет в списке людей, которым он отправляет открытки на Рождество. — Саския неожиданно пожала плечами. — Поэтому я решила, что терять мне уже нечего. Кроме тебя. — Она в слезах посмотрела на нее.
Фоби изумленно уставилась на Саскию.
Они вздрогнули, когда на улице раздались голоса: один — мягкий и настойчивый, второй — хрипловатый и веселый. Третий голос оказался протяжными угрюмым.
— Еще пять минут, — уговаривал первый. — Ей нужна поддержка.
— Выпей чего-нибудь, а потом можешь идти куда хочешь, приятель.
— Я хочу уйти сейчас, черт возьми! Я невероятно устал и вспотел, как свинья, я ненавижу современное искусство, а моя любимая женщина, по твоим словам, рыдает в проклятом Гонконге. Я должен найти телефон и попытаться связаться с ней, вылететь туда, а вы хотите, чтобы я жевал проклятые бутерброды, рассматривая глиняные скульптуры Флисс!
Фоби издала радостный возглас, зажимая рот рукой и начиная дрожать.
— Теперь ты мне веришь? — Саския с раздражением вздохнула и улыбнулась. — Боже, убедить его было совсем не так сложно, как тебя, Фредди. А теперь, ради бога, иди к нему, прежде чем он попытается улететь в Гонконг. Ты же не хочешь, чтобы он появился на пороге дома твоих родителей.
— Саския, я…
— Глупости! — воскликнула Саския, смеясь сквозь слезы и крепче прижимая к себе Яппи, которая радостно залаяла, виляя коротким хвостиком.
На долю секунды Фоби задержалась, а затем бросилась бежать к воротам церкви, словно спринтер. Оказавшись на улице, она резко остановилась и развернулась. Вытирая глаза тыльной стороной ладони, она опять подошла к Саскии.
— Что ты делаешь, Фредди! Иди туда! — крикнула Саския.
— Я думаю… — начала она и обнаружила, что у нее так сильно сжалось горло, что слова были едва слышны.
— Фредди, если ты сейчас не пойдешь туда, — всхлипнула Саския, — то я убью…
— Собаку, знаю. — Фоби взглянула на Яппи, которая сразу же начала расплываться у нее перед глазами. — До сегодняшнего дня она была для меня самой большой ценностью, — она указала на пятнистого щенка и погладила маленькое белое ухо дрожащей рукой, — потому что она была единственной частью Феликса, которую я смогла сохранить после прошлой субботы. Однажды ты обвинила меня в том, что я предлагаю тебе наполовину пососанные леденцы в качестве утешительного приза, но я хочу, чтобы ты взяла ее. Не считая Феликса, она — единственное, что я могу подарить тебе, чтобы показать, как сильно я тебя люблю. И я на самом деле, — Фоби взглянула на Саскию и улыбнулась, — на самом деле люблю тебя, старая кошелка.
Саския смеялась и плакала одновременно:
— Я тоже люблю тебя, глупая корова. А теперь иди туда и избавь его от страданий, прежде чем я убью…
— Собаку, знаю. — Фоби рассмеялась, поцеловав Яппи в голову и Саскию в мокрую щеку, и понеслась вперед, как ветер.
— Я собиралась сказать «тебя», — вздохнула Саския, наблюдая, как Фоби чуть не сбило такси.
Когда Фоби подбежала к галерее, то заметила у дверей довольно удрученного Манго. Он посмотрел вперед, закончив стряхивать пепел в цветочный горшок, и чуть не завопил от радости. Двинувшись к ней с выражением облегчения на лице, он оглянулся, прежде чем остановить ее и отвести в сторону.
— Почти вовремя, черт возьми! — прошипел он. — Могу поспорить, все это время ты вряд ли занималась своим макияжем. Иди сюда.
Он вытер с ее лица последние слезы, поправил прическу и поморщился, заметив ее наряд.
— Боюсь, я ничего не могу сделать с заплывшими глазами и красным носом пьяницы. По крайней мере, у тебя чистые волосы. Знаешь, ты разрушила мой план. Мы все подготовили.
— Помолчи, Манго, — рассмеялась Фоби, целуя его в обе щеки. — И огромное тебе спасибо. Я в тебе ошибалась. Скажи мне, — она понизила голос, — почему ты это делаешь?
Он пожал плечами.
— Ты была первой, кто мне по-настоящему понравился. И я видел, как тебе было больно во время того спектакля на вечеринке. Все это видели, даже Феликс. Но он похож на большого и упрямого мула с морковкой перед носом, когда твердит о доверии, нарушенных обещаниях и преданности. Подслушав на чердаке вашу великолепную стычку с Саскией, я почувствовал себя обязанным отчитать его и объяснить, каким нелегким был твой выбор. Сейчас он чуть больше склонен к прощению, хотя на твоем месте я был бы немного осторожен — у него… э-э-э… небольшое похмелье. И должен тебя предупредить, твои новые родственники — настоящий кошмар!
В выставочном зале Флисс подтолкнула Дилана и кивнула в сторону двери. Ее светло-голубые глаза засияли от волнения. Он оторвался от своей программки и поднял взгляд к потолку, выдохнув: «Слава богу!»
Пэдди тоже заметил ее и с беспокойством посмотрел на Феликса. Он стоял неподвижно, как статуя, уставившись на добродушного глиняного толстяка в коротких брюках, как будто его огромный живот заключал в себе ключ к разгадке смысла жизни.
Когда вошла Фоби, он не заметил движения, очевидно оставаясь погруженным в собственный, бурный, воображаемый мир. Казалось, он даже не понял, что приглушенный разговор присутствующих сменился глубоким молчанием.
