Юлия Комольцева - Дежа вю
Тина поморщилась, досадуя, что задала какой-то совершенно никчемный вопрос, и быстро придумала другой:
– А куда он переехал, знаете?
– Да не говорил он, дочка, – пожала плечами хозяйка, – и лет-то много прошло, у него, поди, адрес не раз менялся!
– А что, он давно здесь не живет? – уточнила Тина просто так, чтобы отвлечься и не разглядывать пристально чужие стены, которые когда-то могли стать своими.
Или не могли?! Судьба – она все-таки одна или много разных? Вот самое время думать об этом! Когда все так нелепо, странно, даже страшно, и хочется немедленно оказаться дома, в ванной, и чтобы за дверью топали Сашка с Ксюшкой, а на бортике сидел Ефимыч в обнимку с подносом и горестно вздыхал, глядя как Тина руками таскает огромные куски мяса. Чтобы телефон трезвонил, и домашний, и сотовый, и, как обычно, она нужна была всем сразу. И в зеркале проступала синим под глазами усталость.
Как всегда. Ничего другого не было и не будет.
– …так что, считай, уж больше десяти лет прошло, это точно!
Тина кивнула. На самом деле больше. Значит, Морозов переехал почти сразу?
– …ни дня он тут не жил, даже вещи не перевез, – бабка вдруг быстро перекрестилась и сжала Тине запястье. – Тут ведь дело-то, дочка, страшное приключилось, Морозова этого ну до слез жалко!
– А что такое? – без интереса спросила Тина, думая, как теперь этого, блин, Морозова искать.
– Невеста у него погибла, да прямо перед свадьбой! – выпалила старуха вроде как жалостливо, но сияла при этом чище медного таза. Вероятно, не каждый день попадались слушатели, которых интересовала страшная и печальная судьба незнакомца.
Впрочем, Тина тоже была не из их числа. Какое ей дело до событий десятилетней давности?! Даже если речь идет о Морозове! Вернее, нет – тем более, что речь идет о Морозове! Или опять не так…
…Невеста у него, значит, погибла? Одну он предал, вторая погибла, не стоит ли парню задуматься?
Тина ужаснулась собственным мыслям и, чтобы переключиться, стала слушать бабушку внимательней. Однако сосредоточиться на рассказе не удалось, и Тина все думала: «Как он мог, как он мог, как он мог?!»
– А вы не помните, в каком точно году это было? – спросила она, решив доконать саму себя окончательно.
Мысленно гадала, на сколько его хватило: год, два? Или вторая невеста появилась сразу? Или она была не вторая, а Тина, соответственно, не первая, и он обыкновенный бабник, хотя тринадцать лет назад ей казался необыкновенным. И вовсе уж не бабником!
Не буду больше вспоминать, очень твердо сказала она себе.
– А перестройка-то у нас в котором году была? – между тем высчитывала бабушка. – Вот тогда и случилась у парнишки беда.
Тина от удивления присвистнула.
– Вы, бабушка, ничего не путаете?
Старушка оскорбленно подпрыгнула на табуретке, отчего та едва не рассыпалась.
– Ничего, милая, я не путаю! Все прекрасно помню! Ой! – Она вдруг принялась совершенно по-девчоночьи грызть дужку очков. – Ой, а ведь… Да, путаю немножко…
– Немножко?
– Немножечко, – смутилась окончательно бабка. – Не перестройка то была, а этот… как его… путч в тысяча девятьсот…
– Девяносто первом, – машинально подсказала Тина.
Снова этот проклятый год! Кто-то лежит в могиле с этой датой, кто-то накануне свадьбы в этом году погиб…
– Бабушка, – чужим голосом позвала Тина и подняла на хозяйку безумный взгляд, затуманенный страшной догадкой, – а время года какое было, а?
– Когда?
– Ну… когда невеста умерла.
– Тьфу ты! Я же тебе рассказывала! На майские праздники. Кататься они поехали…
Тина, чувствуя, как стремительно охватывает душу липкий ужас, спросила, кто это – они.
– Да жених с невестой, – сердито откликнулась бабушка, – Морозов, которого ты ищешь-то, и девчушка его. Говорят, она совсем молоденькая была, лет семнадцать.
– Почти девятнадцать, – поправила Тина, – просто я худая была очень и роста маленького, вот и думали, что старшеклассница.
– Как это «я»?! – не поняла бабушка. – Ты что ли тоже там была?
Нет, хотелось завопить ей что есть мочи. Ее там не было! Но в этом ее пытаются убедить.
Кто и зачем?!
Надо подумать, сосредоточиться и подумать очень серьезно. Она не могла умереть в девяносто первом году накануне собственной свадьбы. Конечно, в определенном смысле, она на самом деле умерла тогда. Но об этом известно только ей. Она себе памятник не ставила и могилы не рыла. Это сделал кто-то другой. Кто и зачем?!
– Эй, милая, на-ка водички попей, совсем ты что-то бледная.
– Спасибо.
Она отдышалась слегка, сфокусировала взгляд на хозяйке.
– Бабушка, расскажите еще раз, что тогда произошло?
Старушка захихикала:
– Я гляжу, у тебя склероз почище моего! Только что ведь все тебе доложила! А где твой Морозов живет, не знаю…
– Он не мой, – немедленно отреагировала Тина.
– Да уж, понятно! Мне Авдотья Семеновна еще тогда говорила, не женится он, Морозов-то! Авдотья Семеновна – человек знающий, к ней погадать из Новосибирска едут, понимаешь?
– Цыганка, что ли? – зачем-то поинтересовалась Тина.
– Сама ты цыганка, – обиделась за соседку бабушка, – потомственная колдунья просто, наша, сибирская.
Так, колдуньи тебе, пожалуйста! Следующим пунктом программы бабуся, наверняка, объявит Дэвида Копперфильда.
– Ты, дочка, опять не слушаешь! – прогудел обиженный голос, как будто издалека.
Конечно, не слушает. Защитная реакция срабатывает, не иначе. Может, легче уйти? Просто исчезнуть и сделать вид, что никогда сюда не приходила.
– … машину-то и занесло!
– Чего? Чего? – Тина отшатнулась от стены, склонилась к бабке в изумлении. – Какую машину?
Бабушка терпеливо повторила, что машина принадлежала жениху, и на ней он повез кататься невесту. Месяца за два перед свадьбой, которая так и не состоялась.
– Он-то синяками отделался, а ее – в лепешку, прости господи! Уж как он виноватился, я вот сколь на земле жила, ни разу не видала, чтоб мужик плакал, а этот рыдал прямо! На колени бухался перед матерью-то ее, а сам себя, видать, простить не мог – все согбенный ходил, будто горб себе нарастил… Да ты упрела вся, дочка! Говорила же тебе, сымай шубу! Господи, господи…
Очнулась Тина на узкой, очень твердой кровати и долго соображала, куда девалась ее любимая перина. Чья-то рука, похожая на сморщенную цыплячью лапку, сунула под нос стакан.
– Вот ты меня испужала, милая! Бряк, и лежит, ручки кверху! Никак на сносях, а?
Голос смутно знакомый. Дом – чужой. Потолки низкие, окна заиндевевшие, вода в стакане невкусная. Еще одно, последнее усилие, и она вспомнила: в бывшей квартире Морозова живет старушка, которая знает про него очень многое. Например, что в мае девяносто первого он собирался жениться, но так и не женился, потому что невеста погибла. Причем отчасти по его вине.
