Джудит Крэнц - По высшему классу
— Вито, я думаю…
— Замолчи, я еще не договорил! — заорал он. — Мне предстоит сделать фильм. «Стопроцентный американец» должен стать гвоздем сезона, большой картиной, самой главной из всех, что будут выпущены в этом году. С первых дней, как я начал заниматься этим делом, я боролся за такой шанс. И я вынашиваю этот фильм точно так же, как ты вынашиваешь своего ребенка — двадцать четыре часа в сутки, я так же поглощен им, как ты своей беременностью. Вот и все. Любой в моем положении вел бы себя точно так же, поэтому ты должна смириться с этим и перестать требовать, чтобы к тебе относились как к священному сосуду, черт бы его драл! Из-за своих денег ты не видишь, что происходит в мире. Ты живешь на другой планете и, видимо, не понимаешь или даже не хочешь понять, насколько это важно для меня. Мой фильм для тебя — тьфу, что бы ни случилось, твоя жизнь от этого ничуть не изменится, не так ли? Скажи на милость, уж не думаешь ли ты, что быть продюсером — мое хобби? Вот уже восемнадцать лет это моя жизнь, моя жизнь, понимаешь? Советую тебе сбросить свою роскошную золотую оболочку, в которой ты ничего не видишь и ни о чем не думаешь, кроме себя, и вновь стать живым человеком, иначе у нас будет не жизнь, а черт знает что.
Билли встала и спокойно, не выдав волнения, посмотрела ему прямо в глаза.
— Похоже, именно это уже началось, не так ли? — сказала она негромко и вышла из комнаты, заперев за собой дверь в спальню.
Оказавшись у себя, она прошла в гардеробную и села у окна. Тирада Вито привела ее в состояние шока, она словно окаменела. Прошел час. Наконец она сняла трубку и позвонила Джози домой.
— Джози, совершенно неожиданно оказалось, что мне завтра надо быть в Нью-Йорке по делам «Магазина Грез». Хочу попросить вас об одолжении. Не могли бы вы пожить в одной из комнат для гостей, пока я не вернусь? Мистер Орсини может задерживаться, и мне бы не хотелось, чтобы Джиджи оставалась одна в доме после того, как вы закончите работу.
— Конечно, миссис Орсини. Никаких проблем. О Джиджи не беспокойтесь. Жан-Люк ею просто очарован. Теперь после школы она под его руководством осваивает приготовление французских соусов. И кроме того, она часами разговаривает по телефону со своими друзьями. Ума не приложу, когда она находит время делать уроки, но как-то находит. Я буду вместе с ней ужинать, а потом прослежу, чтобы она вовремя ложилась спать.
— И еще. Свяжитесь, пожалуйста, с моим пилотом. Скажите ему, что я хочу вылететь в девять, и пришлите машину с шофером в восемь. К этому времени я буду готова. И закажите машину для встречи в Нью-Йорке.
— Забронировать ли номер в отеле?
— Не надо. Я, наверное, остановлюсь у миссис Страусе. Меня можно будет найти там.
— Хорошо, миссис Орсини. Приятного полета.
— Спасибо, Джози. Спокойной ночи.
Затем Билли набрала номер Джессики Торп Страусе в Нью-Йорке.
— Джесси, дорогая, извини, что звоню тебе так поздно… Слава богу, а то я боялась, что ты уже спишь. Послушай, мне необходимо повидаться с тобой. Могу я приехать завтра и остановиться у тебя на несколько дней? О, прекрасно! Буду как раз к обеду. Нет, сейчас не могу говорить. До завтра.
Эти простые действия помогли ей немного прийти в себя, и, достав чемодан, она принялась укладывать вещи. Собрав все необходимое, она распахнула дверь. В гостиной никого не было. Налив томатного сока и прихватив немного фруктов и крекеров из буфетной, она вернулась к себе, оставив дверь открытой. Ее не заботило, где будет сегодня ночевать Вито. Уж конечно, не в одном с ней доме после того милого спектакля, который он ей устроил, решила Билли.
… — Да я бы стукнула его по башке чем-нибудь тяжелым, — воскликнула Джессика, — а если бы случайно и убила, то любой суд присяжных оправдал бы меня. Да как ты только смогла выслушать весь этот злобный вздор и остаться спокойной?
— До сих пор не понимаю, — ответила Билли с какой-то неестественной безучастностью. — Чем больше он распалялся, тем спокойнее я становилась. Мне казалось, что каждое его слово действует как анестезия, отключая все чувства, одно за другим, разрывая все, что связывает нас. Я смотрела на него и словно пробуждалась от сна. Все, что было, начало представляться в другом свете, и потом между нами возникла невидимая стеклянная стена… как будто мы находимся в разных комнатах… у меня появилось ощущение, что он стоит на сцене, а я сижу в зрительном зале. Передо мной был Вито, но это был не он. Я не могла поверить, что вышла замуж за этого человека. Я и сейчас не верю. Это так страшно. Даже не представляю, что мне следовало бы чувствовать. Мы никогда так раньше не ссорились. Я и сейчас нахожусь в каком-то столбняке. Единственное, на что я была способна, — это поднять его на смех, у меня не было сил возражать. Я и теперь не чувствую злости, а знаю, что должна бы. Как ты думаешь, может, это из-за ребенка? Чувство самосохранения?
Билли сделала несколько глотков ментолового чая, приготовленного для нее Джессикой в роскошном будуаре, который она называла «кабинетом». В ее большой квартире на Пятой авеню, выходящей окнами на Центральный парк, эта комната была, что называется, под запретом, сюда не разрешалось входить никому, особенно детям Джессики — а их у нее было пятеро, — докучавшим ей своей беготней, да и Дэвиду, ее мужу, тоже. Накануне он отправился в Бостон по делам инвестиций своего банка. Джессика внимательно посмотрела на подругу своими близорукими глазами, растерянность, прозвучавшая в последних словах, насторожила и обеспокоила ее больше, чем все, рассказанное до этого.
— А ты помнишь, — начала Джессика, тщательно подбирая слова, — что, когда я приезжала к тебе летом прошлого года, ты сказала, как тебе противно играть роль идеальной, незаметной, ни во что не вмешивающейся жены продюсера? Вито снимал тогда «Зеркала» на натуре.
— Конечно, помню.
— Я еще спросила, почему ты не разведешься, и ты ответила, что абсолютно без ума от него, а точнее, что «просто не можешь жить без этого паршивца».
— Тогда ты сказала мне, что это депрессия, которая обычно наступает после медового месяца, и что скоро все пройдет. Может быть, мне не всегда следует обращаться за советом именно к тебе?
— Возможно, но тогда к кому?
Билли, вопросительно взглянув на подругу, улыбнулась. Милая, хрупкая Джессика Торп была ее неизменным советчиком уже многие годы. Джессика Торп, происходившая из одной из старейших семей Род-Айленда; женщина с волосами, отливающими медью, как на картинах прерафаэлитов, с глазами цвета лаванды, с умом, отточенным в колледже Вассара, и неотразимой мягкостью в каждой миниатюрной черточке очаровательного личика. Она стала лучшей подругой Билли через пять минут после их знакомства, восполнила недостаток ее знаний по части мужчин и секса и избавила от многих любовных неприятностей в тот период жизни, когда Билли еще не встретила Эллиса Айкхорна.
— Больше не к кому. Только ко мне, — тут же ответила Джессика на свой вопрос. — Тогда скажи мне, если в тебе не было злости, зачем же ты приехала? Мы могли бы поговорить и по телефону.
— Нет. Я должна была увидеть тебя, должна проверить свое чувство реальности. Действительно ли я такая, какой он меня представил? Я знаю: ты единственная, кто честен со мной до конца, ты и, может, еще Спайдер Эллиот, но его я спросить не могу. Конечно, деньги ограждают меня от проблем, с которыми приходится иметь дело всем остальным, но… неужели Вито прав? Неужели я такая самоуверенная и эгоцентричная?
— Твои деньги не лишают тебя ничего человеческого, Билли. Перестань думать так. Деньги лишь избавляют от повседневных материальных забот, от которых не застрахованы другие, деньги дают тебе возможность думать о главном.
— Ах, Джесси…
— Нет. Я говорю это просто для утешения. Я знала тебя, когда ты была бедна, как церковная мышь, и в главном твой характер не изменился, разве что с тех пор ты немного повзрослела. Да, теперь у тебя свой самолет, и сто двадцать пять садовников, и огромный шикарный гардероб, и самый роскошный магазин. Да, ты стала требовательной, стремишься, чтобы все было по высшему классу, ты поглощена идеями, но ты и была такой же, когда мы познакомились, просто тогда ты не имела возможности действовать так, как считала нужным. Ты все та же Билли Уинтроп, щедрая, великодушная, твои желания вполне достойны, и ты никогда не была самоуверенной и самодовольной. Ты была прекрасной женой Эллису и делала все, чтобы быть прекрасной женой и Вито. Конечно, временами ты эгоистична, но в таком случае скажи мне: кто, черт возьми, не считает себя центром мира, по крайней мере своего собственного? Я сама такая и горжусь этим. При наличии пятерых детей мой здоровый эгоизм — это единственное, что не дает мне свихнуться. Неужели ты думаешь, что для всех остальных есть что-то важнее их самих? — И Джессика откинула со лба длинный завиток. — Когда женщина беременеет первый раз в жизни только в тридцать пять, — продолжала она, — вполне естественно, что она только и думает о своих ощущениях. А вот злость Вито — это неестественно. Это-то меня больше всего и беспокоит. Все, что он сказал, продиктовано злостью, и я не понимаю, какое право он имеет на тебя злиться. А может… может, он чего-то боится и прикрывает это злостью?
