Мария Нуровская - Танго втроем

– Вот появятся у тебя дети. И что, они будут звать его «дедушка»?

«Дети! – подумала я тогда. – У него уже есть дети».

Прямо от Дарека я поехала на очередную репетицию, на сей раз на ней должны были присутствовать Зигмунд и его студентка. Все повторяется. Я тоже играла в постановке, еще учась в театральном. С той только разницей, что получила одну из главных ролей, в то время как у нее была крохотная и лишь в одном эпизоде. Всего лишь один выход, во время которого она, выглянув в щелку между полотнищами занавеса, говорит: «Войдите в положение, господа… разъезд, господа… спектакль окончен…» «Войдите в положение, господа, – мысленно повторила я. – А кто войдет в мое положение?..» Я все еще чего-то боялась, эйфория сменялась внезапным страхом. Вдруг ничего не получится?.. Или если получится, то в корне изменит жизнь нас троих? А что, если Зигмунд вернется к бывшей жене, ведь теперь она станет звездой, сенсацией сезона, а он обожает покрасоваться в свете софитов с очередной модной актрисой. После моего нашумевшего дебюта я стала популярной, режиссеры наперегонки делали мне заманчивые предложения. Совсем недавно один из них обратился ко мне с предложением сыграть в «Мастере и Маргарите». Мне было известно, что он хочет сделать сценическую адаптацию этого романа – он не раз говорил об этом в интервью.

– Ты слишком молода для роли Маргариты, – сказал Зигмунд.

– А он уверен, что я способна сыграть все.

– Ну, это бесспорно, но мы не знаем еще, удастся ли ему инсценировка. Этот роман достаточно сложен для театральной постановки.

– Тем интереснее задача для актера.

– Для актрисы, – с кислой миной машинально поправил он меня.

Когда я пришла в театр, Зигмунда еще не было, опять, наверное, примчится в последнюю минуту. Не было и Эльжбеты. Ее отсутствие сразу изменило мое отношение и к ней, и к нему. Теперь я боялась за нее. Боялась, что Зигмунд отговорил ее от участия в спектакле, убедил, чтобы она отказалась от роли, поэтому ее здесь и нет. Я почувствовала огромное облегчение, когда заметила, как она входит. Теперь мы ждали только Зигмунда, а я украдкой подсматривала за Эльжбетой и все думала, кем для меня стала эта женщина. Почему я так старалась, чтобы она вернулась на сцену? Ведь я ее совсем не знала. Тысячи мужчин женятся во второй раз, и никому из их новых избранниц не придет в голову заниматься судьбой предыдущей жены. Я не обязана была к ней приходить. Но пошла. Зачем? Она меня тоже об этом спрашивала. Мне кажется, что кто-то свыше запланировал нашу с ней встречу и разыграл эту пьесу, не спросив нас обеих. Видно, так было предопределено, что в один прекрасный день я отправлюсь к ней и эта встреча кардинально повлияет на наши судьбы. По-другому я не могу сейчас этого объяснить… Как не могу объяснить и моего упорного желания, чтобы она сыграла Мадлену…

Наконец появился Зигмунд со своей подопечной. Она показалась мне не особенно интересной внешне. Но наверняка эта девушка талантлива – Зигмунд старается окружать себя только талантливыми студентками. Началась репетиция. Зигмунд произнес:

– Воды!

А Эльжбета – свои слова:

– Скорее! Король аплодирует!

Все читали текст, стараясь не смотреть друг на друга.

Никакой особой атмосферы в эти моменты не было, но это обычная ситуация на первых репетициях, когда еще не выучен текст. Однако то, что эти двое читают именно этот диалог, а не какой-нибудь другой, имело значение – по крайней мере, для меня. Когда Эльжбета прочитала: «Собаку, которая всю жизнь стерегла дом, никто не выгонит. Ну а ты, Мольер, можешь выгнать. Страшный ты человек, я тебя боюсь», а Зигмунд ей в ответ: «Не терзай меня. Страсть охватила меня», я украдкой взглянула на лица остальных актеров. Интересно, как они воспринимают их диалог? Всего текста пьесы я толком не знала, только отрывками, но меня не на шутку захватила сцена исповеди Мадлены. Я даже выучила ее наизусть, хотя другие куски текста практически не попали в поле моего зрения. А напрасно – текст был красноречивый. Боюсь, даже чересчур красноречивый. И мы трое из-за него можем попасть в ловушку, которую я сама и расставила. Впрочем, для таких опасений было уже поздно. Я все никак не могла сосредоточиться, путалась в своих репликах. В конце концов режиссер не выдержал и объявил перерыв, чтоб, как он выразился, «некоторые могли собраться». Я понимала, что эти слова относятся в первую очередь ко мне. Вот тогда в первый раз у меня и появилась мысль о побеге. Сбежать туда, где бы меня никто не нашел и ничего от меня не требовал, чтобы наконец все оставили меня в покое.

В перерыве Зигмунд подошел ко мне и обнял.

– Вот как, супруги со стажем, а все еще обжимаются по углам, – пошутил он. Должно быть, он почувствовал мое настроение. Он любил меня, потому что, когда любишь, ничего не надо объяснять. Зигмунд давал мне понять, что все идет как надо, что он контролирует ситуацию.

Я почувствовала прилив такой благодарности и любви, что глаза у меня увлажнились.

– Только не реви, – шепнул он мне на ухо и украдкой, чтоб никто не заметил, поцеловал в висок. И вдруг стал для меня таким родным и близким. В сущности, ближе его у меня почти никого не было. А я, дура, вздумала плести интриги против него, да еще на пару с его бывшей женой, которая, в силу известных обстоятельств, просто не могла быть настроена к нему благожелательно.

«Все, решено, надо ему рассказать, – подумала я. – Во всем признаться. Он имеет право знать об этом».

Репетиции шли, и постепенно наш коллектив становился все более дружным. Личные проблемы отходили на второй план. Я продолжала наблюдать, можно даже сказать, подглядывала за Эльжбетой, мне было интересно, как она играет свою роль. Никогда прежде я такими вещами не занималась, всегда искала в себе идеи для каждой новой роли, но на сей раз речь шла о другом. Я смотрела, как она справляется с материалом. А справлялась она замечательно. С каждым днем ее Мадлена становилась все колоритнее. Вначале, когда они с Зигмундом начинали перебрасываться своими репликами, чувствовалось, что Эльжбета немного зажата, но со временем, по мере того как Зигмунд переставал быть Зигмундом и становился Мольером, она играла все лучше. Это замечала не только я. Атмосфера на репетициях царила приподнятая. Давненько такой не было: весь состав исполнителей как будто чувствовал, что рождается совершенно особенный спектакль. Один раз, правда, показалось, что все в одночасье рухнет. По сценарию я должна была присесть на колени Зигмунду и обнять его за шею.

Зигмунд-Мольер:

– Моя девочка… (Думает.) Теперь это не страшно. Я решился. (Подводит Арманду к распятию.) Поклянись, что любишь меня.