Анна Годберзен - Скандал

– Почему? – удивленно переспросила она, приподняв брови, и громко рассмеялась, – Да потому что в любви – как и во всем остальном – я выбираю для себя только самое лучшее! Я лучшая из девушек моего круга, а ты, Генри – лучший из мужчин. Самый богатый, самый красивый, – она приблизилась к нему. – Самый яркий, веселый и остроумный. Потому что я хочу, чтобы все смотрели на нас и умирали от зависти, что мы нашли друг друга и что мы идеальная пара. Вот почему.

Генри вздернул бровь и опустил взгляд на свои сияющие ботинки.

– Самый богатый, привлекательный, веселый… Звучит вроде бы верно. – Он замялся и вновь уставился на свои ноги, словно не решаясь поднять глаза и подарить Пенелопе одну из своих ярких, сияющих улыбок. Впрочем, самообладание быстро вернулось к нему– В любом случае, как я уже говорил, удивительно, что в доме такого размера и статуса – лучшем, как вы утверждаете, – днем нет прислуги, – сказал он, глядя ей в глаза.

– В таком огромном доме не одна кухня, как вы понимаете. И я вовсе не нуждаюсь в прислуге с утра до вечера, – Пенелопа поднесла письмо к лицу и провела перед носом, словно запах мог дать ей ключ к разгадке содержания.

Она притворилась, что глубоко задумалась, а потом вдруг резко развернулась и бросила открытку в огонь. Несколько секунд она с довольной улыбкой смотрела, как бумажный листок превращается в пепел. Обернувшись, девушка окинула взглядом кухню, подошла к узкому дощатому столу и грациозно уселась на него. Спина упиралась в стену, ноги свисали, не доставая до пола…

– Думаю, вам придется самому рассказать мне, что было в этом письме. – Пенелопа игриво склонила голову набок. Она немного ослабила корсет, обнажив гораздо больше мест на своем теле, чем позволялось добропорядочной девушке, затем достала тонкую сигарету из складок юбки, томно взглянула на Генри и неторопливо закурила. Пенелопа прекрасно осознавала, что, будучи одной из богатейших девушек высшего сословия Нью-Йорка, она сейчас выглядела дешевой потаскушкой. Но она уже изучила характер Генри и знала, что ему нравились такие противоречия.

Генри иронично усмехнулся, и она поняла, что он у нее на крючке.

– Итак… Вы остались довольны прошлой ночью, мистер Шунмейкер? – спросила она, приподнимая юбку чуть повыше и закидывая ногу па ногу, – Насколько я помню, мы не успели закончить разговор: нас прервали на полуслове…

– Мне все очень понравилось, мисс Хейз, – обведя взглядом комнату, он расстегнул пиджак и положил его на колоду для рубки мяса. – Я и представить себе не могу более яркого и интересного бала. Вы превзошли себя.

– Мы старались сделать все возможное, чтобы угодить гостям, – ответила Пенелопа, – И прежде всего вам, мистер Шунмейкер. Но если вдруг вам что-то не понравилось, надеюсь, вы скажете мне об этом прямо сейчас.

Генри помедлил и затем, словно раздумывая о чем-то очень важном, сделал еще один шаг к Пенелопе. И она почувствовала всю значимость этого движения.

– Ну раз уж вы упомянули об этом, придется сказать. Мне кажется, на этом балу мне очень не хватало вас.

– Вам не хватало меня? – удивленно переспросила она.

– Совершенно верно, – Генри чуть приоткрыл губы, выжидающе глядя на Пенелопу, – Я слишком мало видел вас.

Пенелопа улыбнулась и еще немного стянула корсет – так, что ее грудь почти обнажилась.

– Так лучше?

– Гораздо, – Генри сделал последние несколько шагов, отделявших его от Пенелопы, и обнял ее за талию.

– Вы превосходно танцевали прошлой ночью, – продолжила девушка, в то время как он покрывал ее шею легкими поцелуями.

– На самом деле, я думаю, что превосходно мы танцевали вместе, – Пенелопа замолчала, а Генри поцеловал впадинку между ключицами и перешел на другую сторону шеи. – И, так как вы знаете мою невероятную скромность, должна добавить, что это всего лишь личное мнение.

– А разве нет? – Генри отодвинулся от ее шеи и встретился с Пенелопой глазами. И она заметила в его взгляде неясную тревогу, смешанную с совершенно искренним изумлением.

– Нет, на самом деле я слышала от Бака, будто все на балу решили, что мы самая лучшая пара в танце, и что мы достойны аплодисментов – Пенелопа вздрогнула, почувствовав, что Генри просунул обе руки к ней под юбку и легко сжал ладонями ее колени. Было щекотно, но Пенелопа не могла позволить себе переключиться на волнующие ощущения и остановиться на полуслове: она сверкнула голубыми глазами, иронично усмехнулась и настойчиво произнесла: – Скажите мне, мистер Шунмейкер, что вы об этом думаете?

Генри считал себя истинным джентльменом и потому никогда не давал обещаний, которых не мог сдержать. Он остановил девушку долгим поцелуем, в то время как его руки скользили все выше и выше по ее бедрам.

– Генри, – прошептала она, оторвавшись от его губ и глядя через его плечо на все еще потрескивающее пламя, – Что там было? Скажи…

– В письме? – Губы его передвинулись к ее уху, – Ничего, Пенелопа. Там ничего не было.

– Скажи мне, Генри…

Он немного отстранился, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Именно тогда Пенелопа заметила кое-что новое и глубокое в его взгляде. Нет, она не могла ошибиться… Это выглядело как настоящая страсть, как любовная одержимость. Как признание…

– Ты очень скоро все узнаешь, – сказал он наконец перед тем, как вновь поцеловать ее совершенные розовые губы.

Этот поцелуй наполнил Пенелопу уверенностью, и она отбросила прочь все сомнения. Нетерпеливым движением она притянула Генри к себе, и они предались страсти – прямо на кухонном столе, под длинными рядами кастрюль и поварешек. Пенелопа была почти уверена, что пройдет совсем немного времени, и они будут любить друг друга уже не тайком по воскресным дням, а на вполне законных основаниях. А официальное объявление, суда по некоторым совершенно явным признакам, произойдет уже довольно скоро. Сладкое удовлетворение разливалось в душе, когда она представляла себе, как это будет…

8

Одна прелестная юная леди затмевает всех своей скромностью, достоинством и очарованием. Мисс Элизабет Холланд, дочь покойного Эдварда Холланда, словно диадема среди отдельных ярких рубинов, блистала спокойствием и утонченной красотой в своем костюме пастушки, сшитом на заказ парижским портным. Мы уверены, что она окажет самое прекрасное и благотворное влияние на общество.

Элизабет Холланд всегда ненавидела воскресные дни. Впрочем, как и Диана: младшая сестра первой осознала свою неприязнь к этим дням, потому что они обычно начинались с церкви и заканчивались неофициальными визитами, хотя «неофициальные» – совершенно неподходящее слово для их описания. Все было самым лучшим образом подготовлено и тщательно спланировано матерью, разведенной тетей Эдит и небольшой «армией поддержки». Радовало лишь одно: этим утром им не пришлось тащиться в церковь. Когда сестры спустились в гостиную, мать объявила, что им Нужно серьезно поговорить.