Патриция Хилсбург - Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани
— А я думаю, Джон, что ты эту партию можешь проиграть или опять будет ничья.
— Послушай, сколько может быть ничьих? Последние три партии были ничейными, и сейчас я хочу отыграться.
— Ну что ж, посмотрим, на чьей стороне будет удача.
— Значит, до встречи.
Доктор поднялся из-за стола и еще раз посмотрел на новые картины, развешанные на стенах кабинета.
Джон проследил за его взглядом.
— Знаешь, они прекрасны, и я все больше и больше прихожу к выводу, что ты — отличный коллекционер, Гарди.
Доктор самодовольно пожал плечами и ухмыльнулся:
— Кое в чем и я разбираюсь.
— Да, понимаешь, слов нет.
Джон пожал руку доктору и не спеша покинул кабинет.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— При соответствующем настроении пустая мастерская художника может напомнить о могильном склепе. — Красный блик на лице мистера Кински. — Все думают о смерти, но никто не любит о ней вспоминать. — Чтобы заработать быстро и много, приходится рисковать. — Два надмогильных камня, почти одинаковые, разные лишь имена и даты рождения. — Две земные жизни мистера Кински, одну из которых он уже прожил. — Жаль, что по телефону нельзя увидеть лицо собеседника.
Выйдя из клиники Гарди Корнера, Джон ощутил страшную усталость и душевную опустошенность.
«Неужели это так просто — взять и умереть? Какой-то идиотский клапан, которого я даже в глаза не видел. Он прячется в глубине моего тела и в любой момент может отказать. Перекроется всего лишь одна артерия в моем организме, кровь перестанет совершать свой кругооборот, а я почувствую удушье.
Так не может быть!
Не может сердце человека зависеть от такой ерунды. В это невозможно поверить. Но Гарди — человек осведомленный, он же разбирается в подобных вещах лучше меня. Скорее, я совсем в них не разбираюсь. Хотя в вопросах жизни и смерти лучше всех разбираются священники. Но и они никогда никого не спасали от гибели. Они только могут читать морали, впрочем, как и Гарди.
Видите ли, нельзя много курить, много пить, нельзя много всего делать и обязательно нельзя делать приятное.
А зачем тогда жить, если приятное запрещено? Это просто существование, а не жизнь. Действительно, в жизни важна каждая мелочь. Она может привести или к успеху, или к падению, а возможно, к смерти. Нужно быть готовым ко всему. Нельзя забывать о том, что жизнь рано или поздно кончится, и лучше надеяться на то, что она кончится завтра, чем на то, что она вообще никогда не кончится. Ведь бесконечное — это ничто, это бессмысленность».
Джон Кински вошел в автобус, уселся возле окна и стал смотреть на пылающий блеск улиц, площадей, на сутолоку пешеходов, суету машин, на сияние витрин, на манящие кафе и рестораны, на все то, что проплывало за окном.
Уличный шум был оглушителен, свет солнца ярок до умопомрачения. Под навесами кафе, за маленькими столиками, сидели люди и тоже смотрели на толпы пешеходов, на машины и автобусы, проносившиеся мимо них.
«Каждый находит себе укрытие, — думал Джон, — и следит с радостью за суетой других, надеясь, что его никогда не затянет в этот водоворот по-настоящему, что он-то сам всегда сможет вернуться в свое укрытие, найти спасение».
Автобус остановился, раскрылись двери, дома за окном застыли.
Джон Кински, как бы убегая от кого-то, заспешил по улице, свернул во двор и поднялся по лестнице на второй этаж. Он замешкался, вставляя ключ в дверь, наконец, отворил ее и вошел в мастерскую.
Он сбросил с себя пиджак — ему показалось, что в мастерской ужасно жарко, прошел из угла в угол по своему ателье. Сейчас мастерская, из которой вывезли большинство картин, постель, на которой он еще не так давно лежал со Стефани, недопитый бокал красного вина — все вызывало у него раздражение.
А мастерская почему-то казалась пустой и гулкой, напоминала собой могильный склеп. Он нервно ходил от стены к стене, иногда останавливался у окна и невидящим взглядом осматривал улицу, как бы пытаясь кого-то увидеть.
«Неужели все будет кончено в один миг, вот так: я буду ходить по мастерской из угла в угол, сердце остановится, и я, даже не успев ни о чем подумать, рухну на пол?
Или нет.
Возможно, это произойдет совсем по-другому. Возможно, в людном месте, например на вернисаже…»
Джон задумался.
«…да, на вернисаже. Он будет в черном смокинге, при бабочке, и ему мгновенно станет плохо, высокий бокал с шампанским разобьется у его ног, и кто-нибудь подхватит его под руки. Но будет поздно».
Нет, и этот вариант Джон отмел, слишком уж он был красивым и обычным.
«А возможно, это произойдет и иначе. Допустим он будет идти по улице, споткнется и больше не встанет. Конечно, его поднимут, приедет машина скорой помощи, полиция; возможно, у него в кармане будут какие-то документы, и все узнают, что художник Джон Кински умер от сердечного приступа или от чего-нибудь еще. И для всех эта новость будет путающей, и каждый задумается о своей жизни, но для него — Джона Кински — смерть новостью не будет. А вообще, пусть все идет как есть».
Джон взял бокал с недопитым вином и посмотрел сквозь него на свет: в стекле колыхнулась ярко-красная жидкость. Красный блик пробежал по лицу Джона.
Зазвонил телефон, Джон неохотно подошел к нему и поднял трубку:
— Алло?
— …
— Да, Стефани, это я. А кто же ещё может быть у меня в мастерской?
— …
— Ты мне звонила? Меня не было? Да, я встречался с владельцем галереи.
— …
— Нет, никаких неприятностей не произошло.
— …
— Почему у меня такой голос? Честно говоря, не знаю, по-моему, вполне нормальный голос.
— …
— Да нет, Стефани, я не выдумываю, все нормально. Только, мне кажется, надо ехать отдохнуть.
— …
— Где я был? Я встречался с одним приятелем. Помнишь, я тебе о нем рассказывал — Гарди Корнер?
— …
— Да-да, врач, хирург, у него клиника. Да, именно к нему я заходил.
— …
— Говорили о живописи. Он рассказывал мне о своих проблемах, я — о своих. В принципе, ни о чем.
— …
— Нет, я не обманываю, мы действительно поговорили обо всем и ни о чем. Он купил на аукционе два замечательных пейзажа и, по-видимому, ради них и пригласил меня к себе.
— …
— Да, пейзажи стоящие.
— …
— Пообедать? Нет, мне что-то не хочется.
— …
— Я тоже, дорогая, скучаю и хотел бы встретиться с тобой.
— …
— Да, согласен.
— …
— Хорошо, Стефани.
— …
— Значит, встречаемся.
Джон положил трубку.
