Арина Ларина - Сказка для взрослых девушек
– Вы даже не спросили, как меня зовут, – улыбнулся кавалер, на усах которого тоже висела пудра. Но ему было проще: подобные мелочи не смущают настоящего мужика. Равно как дырка на носке, сквозь которую розовел большой палец, и пятно на колене. – Вы всегда так спокойно реагируете на мужчин?
– Я на них вообще не реагирую, – буркнула Галочка, имея в виду, что ей и реагировать-то не на кого.
– Правильно, – засмеялся он. Улыбка оказалась приятной и какой-то домашней. – Ну их всех! Между нами, девочками, говоря, не стоят они вашего внимания.
Галя ошарашенно приоткрыла рот, не понимая, как реагировать на данное заявление. Мало ли, вдруг не шутит. Все-таки в магазине он за женские трусы и лифчики хватался.
– Шучу, – развеял ее сомнения собеседник. – Мы, мужчины, очень разные. Если вас кто-нибудь когда-то обидел, то не думайте, что вокруг одни подлецы. Я, например, очень хороший. Могу доказать.
– Не надо, – шарахнулась в сторону Галя, хотя парень даже не пошевелился.
– Нет, я правда хороший. Меня Женя зовут.
– А меня – Галя, – глупо улыбнулась Галочка, пытаясь сосредоточиться и вести себя цивилизованно.
Она понимала, что выглядит глупо, но пересилить себя не могла. Если на вечеринках, куда ее водила Наташка, Галя имела дело только с пьяными парнями, которые сразу же теряли к ней интерес, то Женя был ей невероятно симпатичен, и она колебалась между желанием не выглядеть слишком доступной и страхом отпугнуть его, как и всех остальных.
– Вот и познакомились, – удовлетворенно кивнул Женя и вдруг, достав огромный клетчатый платок, начал вытирать ей руки.
Галочка от избытка чувств едва не стекла по стулу. Парень немного напоминал папу своими спокойными, размеренными движениями и сосредоточенно сведенными в трогательный домик бровями.
Все пышки, приобретенные Женей от широты души аж в количестве десяти штук, в молодых людей не влезли. От жары и сытости Галю стало клонить в сон, в связи с чем простоватый Женя предложил съездить в ЦПКиО и растрясти завтрак.
Слово «растрясти» неприятно царапнуло девушку, для которой полнота была вечной проблемой, и ей казалось, что все видят лишний валик на талии, складки на коленях и излишне круглые плечи. Мама обычно говорила, что пора растрясти жир, иначе через пару лет дочурка сломает любые весы. Наверное, Женя тоже все это замечал, но до поры до времени молча терпел рядом с собой непривлекательную расплывшуюся деваху. Галина отметила, что кавалер аккуратно собрал недоеденные и даже одну надкусанную пышку в полиэтиленовый пакетик. Это ей не понравилось, так как отдавало крохоборством.
«Я же о нем вообще ничего не знаю», – подумала она, но без энтузиазма. Ничего компрометирующего узнавать не хотелось. Мало ли у людей недостатков, кое-что можно и потерпеть.
– Прошу! – Евгений сделал широкий жест рукой, в которой мотнулся пакет с пышками, так задевавший своим наличием Галочкину нежную душу. Что именно он просил, было не ясно.
Галина пугливо улыбнулась. Ощущение близости, вдруг накрывшее ее в кафе, исчезло, и она снова начала смущаться и робеть.
– Золушка, это ваша карета! – пояснил Женя, постучав по крыше грязно-желтой «четверки». Одно крыло у нее было оранжевого цвета, лобовое стекло пересекала мощная трещина, а заднее сиденье было завалено пустыми картонными коробками.
«Тыква, а не карета», – чуть не брякнула Галя, с трудом воздержавшись от комментариев. Она не была корыстной девушкой и не ждала от будущего принца каких-то материальных благ, но общение с Натальей наложило на ее мировоззрение свой отпечаток. Скачкова постоянно говорила, что автомобиль – вторичный половой признак мужчины, как кошелек и волосатая грудь, поэтому у Галины сформировалось своеобразное отношение к «каретам»: либо нечто потрясающее с алыми парусами, либо ничего вообще.
Но Женя так гордился экипажем, что Галочка не рискнула его разочаровывать, подумав мельком, что машину можно было бы и помыть.
– В область гонялся, – словно прочитал ее мысли Евгений. – Терпеть не могу, когда машина грязная. Ты не думай, я вообще аккуратный и чистоту люблю.
Так они незаметно перешли на «ты», а заодно выяснили, что Женя любит порядок. Хотя, как оказалось позже, любить-то любил, но прикладывать для этого усилия даже не пытался.
Видимо, «четверка» являлась уважаемым старинным драндулетом, поскольку все, что могло отвалиться, было заботливо примотано синей и черной изолентой. Дверца с Галиной стороны закрывалась только снаружи, причем ею надо было так грохнуть, что у пассажира пропадал слух.
Жизнь непредсказуема, как столовский борщ, в котором могут попадаться как несъедобные овощи неизвестного происхождения, так и неожиданно жирные куски мяса. Все зависит от стоящей на раздаче фортуны: что зачерпнет, то и станешь есть.
Через час гулянья по парку Галя знала о новом знакомом почти все. Он, будто чувствуя ее сомнения, старательно пересказал ей свою биографию, стараясь ничего не упустить.
Родился Женя в небольшом поселке в Псковской области. Покосившиеся деревянные домики, пара двухэтажных серых зданий – сельсовет да медпункт со школой. Когда Женя был маленьким, недалеко от его дома стоял клуб: длинный, похожий на барак дом, где каждые выходные показывали кино. Вскоре кино привозить перестали, клуб стал злачным местом, которое местные жители ночами старались обходить стороной. Он таращился на мир выбитыми обгорелыми окнами, ощетинившись полуразвалившися забором. Еще в поселке имелся магазин с нехитрым набором консервов, вечной очередью за хлебом, которого летом почему-то привозили очень мало, не рассчитывая на приезжих, и чудовищных размеров одеждой, состоявшей в основном из халатов и ватников. Это был его мир: с разбитыми дорогами, бродящими по поселку тощими коровами, с ночным лаем собак, уютным запахом кислого молока и сиплыми утренними криками петухов. Усталые женщины в выгоревших линялых платьях и беспробудно пьяные мужики. Летом – зелень садов, рыбалка, шумливые дачники, веселые компании, а зимой – белоснежная тоска, ровным покрывалом укутывавшая поселок. И одна программа по подслеповато рябившему и терявшему сигнал старенькому телевизору.
Учился Женя хорошо, даже получил серебряную медаль. Отец давно умер, спился, и мама, боясь, что сына ждет судьба всех местных мужиков – училище-совхоз-пьянка, – отправила кровиночку в город, в институт. Пять голодных студенческих лет тянулись бесконечно долго, отъедался он лишь на каникулах, когда возвращался в родной поселок. Из всех посланных мамой посылок до общежития дошла только одна, остальные сгинули на почте. Приехать сама она не могла, поскольку не на кого было оставить хозяйство, да и ноги болели. После института Женя пошел работать инженером на завод, и появилась у него мечта – перевезти маму в город.
