Джейн Харвей-Беррик - Приговоренные к пожизненному (ЛП)
— Нет, это не поможет.
— Ты уверен в этом? Ты пытался?
Я смотрел прямо перед собой в окно.
— Мой советник говорил…, — я бросил косой взгляд, но её лицо не выказывало никакой реакции.
— Мой советник говорил, что я должен поговорить о…вещах.
— Хорошо, — сказал Торри осторожно. — Но ты не говоришь, потому что…?
Мой взгляд упал на руль.
— Нет никого, кто бы выслушал.
Она легонько положила руку на моё бедро.
— Но теперь есть.
Я попытался что-то сказать, но ничего не происходило. Её пальцы соскользнули, и я повесил голову побеждённый.
— Расскажи мне о Майки. Мне бы хотелось услышать о твоём брате.
— Он был лучшим, — сказал я. — Лучший парень, лучший сын, лучший брат. Он бы тебе понравился.
***
Торри
Я думала, что у нас было огромное достижение с пиццей, но он снова закрылся на полпути. Я практически могла слышать, как тюремные двери захлопнули его мысли. Я знала парня в колледже, который однажды пошёл в тюрьму, чтобы увидеть своего друга. Только одно посещение преподнесло ему кошмары в течение недель: шум, нечеловечное отношение к людям, запах.
Поэтому я подумала, что, если Джордан не может говорить о плохих вещах, возможно, воспоминания о хороших вещах, которые у него были с его братом, облегчат эту ношу.
Как только я упомянула имя Майки, он снова изменился. Улыбка осветила его милое лицо.
— Он был лучшим, — сказал он искренне. — Лучший парень, лучший сын, лучший брат. Он бы тебе понравился.
Он сделал паузу.
— Все его любили, его было легко полюбить.
— Выглядел ли он так же хорошо, как и его брат?
Он поднял бровь и улыбнулся настоящей, широкой, показывающей зубы, улыбкой. Это был проблеск самоуверенного юного парня, которым, я представляю, он был. Я и не думала, что для него возможно быть ещё милее. Век живи, век учись.
— Когда мы были помладше, люди думали, что мы близнецы.
— А потом?
— Его волосы темнее, чем мои…были, и он коротко их стриг. — Он провёл рукой по своим спутанным вьющимся волосам.
— Он был крупным парнем. Квотербек в старшей школе, сплошные мышцы, но немного ниже меня. Тогда я был худощавым.
Затем его улыбка померкла. Я уже отчаялась удерживать его на позитивной и оптимистичной ноте. У него была замечательная улыбка. И я хотела видеть её ещё больше.
— Это всё объясняет.
Он оглянулся.
— Объясняет что?
— Обрезанные джинсы, которые ты надеваешь, когда занимаешься в саду. Они выглядят так, как будто сейчас спадут. Не то, чтобы я была против.
Но вместо того, чтобы улыбнуться, он нахмурился
— Мда.
Я ждала, но он не объяснил. Я почти взорвалась от разочарования. Пытаться разговорить его было хуже, чем вырывать зубы.
— И? Не говори мне просто «мда», а потом замолкай!
— Извини, — пробормотал он.
— Ради всего святого, Джордан! Не извиняйся каждый раз, просто разговаривай со мной!
Он осторожно посмотрел на меня.
— Я раздражаю тебя?
— Чёрт, да!
— Извини…то есть… — Он вздохнул. — Я не думал, что кому-то будет дело до одежды. Когда я вышел из тюрьмы, ни одна из моих старых вещей больше не подходила по размеру. Они не разрешают тебе оставить себе свою ТДУП форму.
— И что это, чёрт побери, означает?
Он откинулся обратно на сидение, потирая свой лоб.
— Техасский Департамент Уголовного Правосудия. Мы все носили форму, чтобы заключенных было легко различать. Я думаю, что это лишает тебя индивидуальности, знаешь, так сотрудники исправительных учреждений не создавали ассоциаций или чего-то ещё.
— Она была полосатой? Ну, не то чтобы ты выглядел плохо в одежде в полосочку.
Я хотела вернуть его милую улыбку обратно, но единственное, на что он был способен, —это сдержанная улыбка, которую и улыбкой трудно было назвать.
— Ха. Никаких полосок. Никаких стрелок тоже. Хах, мы должны были надевать эти пуловеры из хлопка и белые эластичные штаны. Но они — государственная собственность. Поэтому, когда я освободился, мне выдали пару тренировочных штанов и футболку. Это было всё, что они имели моего размера. Я не знаю, не спрашивал. Когда я приехал домой, то взял несколько футболок и пару джинсов из комнаты Майки. Они сохранили всё это, поэтому…я действительно не думал, что это имело бы значение.
Он посмотрел вниз.
— Но это не понравилось твоим родителями.
Он грустно покачал головой.
— Можно и так сказать. Мама кричала на меня, а потом начала плакать. Отец кричал, спрашивая, как я мог, находясь дома всего пять минут, уже расстроить маму, а затем, что я неблагодарный ублюдок после того, как они согласились принять меня обратно…что это было неуважение к моему умершему брату…я не имел ничего такого ввиду…Мне просто нужна была хоть какая-нибудь одежда.
Он звучал так расстроено и разочаровано, что я хотела наклониться и сильно его обнять. Но я не сделала этого.
— И что произошло?
— Они разрешили оставить мне всё дерьмо, которое я уже взял. Мать сказала, что я «осквернил» их, поэтому не было смысла возвращать все обратно. Она купила потом мне некоторые вещи в Гудвилле.
Я была так зла на его родителей. Какого чёрта происходило с ними?
— Джордан, ты не сделал ничего плохого. Твои родители восприняли это слишком остро и всё. Я думаю, это было ожидаемо, но здесь нет твоей вины. Если бы они обдумали это около двух секунд, то поняли бы.
Он покачал головой в тихом несогласии.
Я начала думать о том, как бы поднять настроение.
— В любом случае, мне нравятся мешковатые шорты.
— Тебе нравятся?
— Конечно, — сказала я с дьявольской усмешкой. — Я продолжаю думать, как далеко на юг они собираются соскользнуть. Я думаю о бассейне. Возможно, некоторые мамочки по соседству хотели бы этого.
Он выглядел озадаченным на секунду, а потом его скромная улыбка появилась снова, он покраснел. Чёрт, это было мило.
Но как всегда его хорошее настроение продлилось недолго.
Он посмотрел на часы на приборной панели грузовика.
— Нам лучше возвращаться обратно, — сказал он печально.
—Твоя мама будет звонить в полицию, чтобы сказать, что я насильно увёз тебя, если мы задержимся ещё дольше.
— Джордан Кейн, ты что, только что пошутил?
Он выглядел удивлённым
— Эм, нет?
— Ну, я думала, это смешно.
Он размышлял об этом несколько секунд, а потом улыбнулся, но не ответил.
Я включила радио, пока он ехал, и наблюдала, как парень стучит в такт музыке, потерянный в своих мыслях.